Проклятие для Чудовища
Шрифт:
— Я знаю. Лив, прости, у меня не было выбора.
— Не было выбора? — я склонила голову, делая еще шаг, Филипп отступал назад. — Какого выбора? Каким способом сделать мне больнее? Мог вонзить мне нож в сердце, так было бы даже лучше.
— Не говори так…
— Ты унизил меня. Даже не лично, а передал своей подружке на съедение… Ты сказал, что любишь ее.
Последняя фраза прозвучало особенно жестко. Вместе с ними ветер набрал силу, дверь снова ударила о стену, торшер замигал. Я сжала руки в кулаки.
Капли, в которое превратился снег, стали темнеть, а затем ожили в живую реку насекомых,
— Я не говорил, что люблю ее! — в голосе послышались истерические нотки.
Над головой Филиппа закружили мелкие мушки, которых с каждой секундой становилось все больше. Жуки рассыпались по полу, не оставляя свободного места на ковре. Филипп осматривался, не веря происходящему.
— Ну да, не любишь… Потому что ты не знаешь, что такое любовь, ты только разрушаешь ее!
Мне стало горячо, я уже ничего не чувствовала, кроме гнева, глядя ему в глаза.
— Лив, что происходит?!
Филипп скинул жука с плеча, но новый уже взбирался по ноге. Черные точки облепили ступни, двигались вверх. Мухи жужжали в унисон, темным облаком кружили над головой, кусали за уши, лицо, путались в кудрявых волосах. Филипп замотал головой, зажмурился, махал руками, ногами, его охватила паника.
Любовь и станет твоим проклятием,
Каждый шрам, оставленный тобой, падет на тело,
Ангел в зеркале утонет в объятье,
Подарившем тем, чье сердце задело.
Явленный лик чернее ночи, подобен дьявольской маске,
Окутавшей плечи растением дамаста.
День сменит ночь, пока вновь не будут взаимны заветные слова,
Время истечет точно в срок, и сглаз не спадет, лишь…
Прозвучал бой часов, такой неестественный в данных стенах. Обе стрелки одновременно указали на двенадцать, пробив ровно столько же невыносимо долгих оглушающих ударов.
— Лишь стрелка часов обратно не взойдет.
Слова были сказаны на последних ударах часов, стоявших в холле, и они вновь замерли на неопределенный срок. Остальная жизнь в доме закипела с новой силой, рой мошек стал гуще, окутал все тело парня, кружа над ним, как смерч. Я слышала крики. Кажется, он кричал мое имя и тянул ко мне руки. Сплошное черное пятно упало на пол. Равнодушно кинула последний взгляд и развернулась, махнув порванной юбкой. Дверь за мной закрылась.
Спустя несколько минут буря утихла, погружая все улицы в ночную тишину. Магия успокоилась, будто никогда и не просыпалась, тело болело где-то изнутри под кожей, как после марафона на выживание, ноги еле перебирали, спотыкаясь о каждый снежный ком. Постепенно чувствовалось жжение на лице от многочисленных порезов, пробирал холод. Обувь и платье промокли несколько часов назад, сейчас покрылись коркой льда, причиняя телу дискомфорт. Такая атмосфера должна была повалить и добить меня окончательно, но я будто проснулась, широко раскрыв глаза.
Остановилась, пришло осознание, что со мной происходит. Я стою непонятно где, посреди дороги в одном лишь летнем порванном платье в минус пятнадцать не меньше.
Мне стало страшно, в панике осмотрелась, не узнав местность, но успокоилась, увидев табличку с адресом на доме рядом. Я всего лишь в нескольких метрах от собственного жилья. Бегом помчалась домой, дрожа от холода
Свет горел на первом этаже, мама и папа места себе не находили, сжимали телефоны и смотрели в окна. Я закрыла входную дверь с такой скоростью, будто за мной кто-то гнался.
— Ливана, боже мой, ты дома, — мама подошла ко мне и начала осматривать.
Вся в грязи, рваной одежде, без куртки, с запутанными волосами, размазанной по щекам красной помаде. Мама ахнула.
— Что случилось, почему ты не отвечала на звонки?
Я дрожала. Все перемешалось, но голова была ясна, как летний день. Я не помнила, что произошло, сколько прошло времени, знала и чувствовала лишь то, что я что-то сделала.
Растолкав застывших родителей, я поднялась в комнату и села на пол. Ни один светлячок, ни один волшебный жук не зажгли своего магического света, они не хотели смотреть на меня так же, как я на себя. Папа что-то громко говорил, боюсь представить, что он подумал, увидев меня в таком виде. Я закрыла глаза, рыдая изо всех сил, сжимая виски руками.
Мама зашла в комнату и села рядом на пол:
— Я сделала что-то нехорошее, мам, — захлебывалась в рыданиях. — Мама, пожалуйста, давай уедем отсюда, я так больше не могу, я не могу туда вернуться.
— Что ты сделала, Ливана?
— Я… я не… не смогла… сдержаться. Я не знаю, что, но я чувствую. Мама, пожалуйста, давай прямо сейчас уедем.
У меня началась новая волна истерики, я уже ни слова не могла из себя выдавить. Мама не знала, как реагировать на происходящее. Я кинулась ей на шею, ища поддержки и защиты, она сразу начала гладить меня по мокрым волосам, смотря на папу, стоявшего в дверном проеме.
Не помню, сколько еще я плакала. Меня напичкали таблетками, выпила кучу воды. Родители принесли все одеяла в доме и укутали меня как младенца, мама не сопротивлялась, когда папа принес в мою комнату обогреватель. Я лежала в темноте ни живая ни мертвая, уже ничего не чувствуя, веки опухли от слез, кожу жгло от перекиси, которой мама обработала все раны. Они с отцом обсуждали происходящее внизу, иногда я разбирала отдельные слова.
В десять вечера, когда мне уж точно пора было появиться дома, мама начала писать сообщения, затем последовали звонки, но я не отвечала. Спустя час без ответа решили позвонить Марине, которая также не брала трубку. Дошло до звонков Наталье Степановне, которая по цепочке начала обзванивать других родителей. Кто-то из одноклассников рассказал о частной вечеринке, но все с нее давно вернулись, а меня все нет.
Увидев на мне раны, порванное платье, размазанную помаду, истерику, папа сразу подумал про изнасилование. Как еще может быть, если девушка появляется дома глубокой ночью, без телефона и верхней одежды. Мама попыталась его успокоить после моего признания, сказав, что у меня случилась паническая атака на фоне конфликта с одноклассниками, и я просто убежала от них, забыв обо всем.
Следующим днем я проснулась очень поздно, события ночи вымотали меня больше, чем я думала. Отца дома не было, но машину он оставил. Видимо, он тоже выпил слишком много успокоительного и не решился садится за руль. Мама осталась со мной, следить за каждым шагом и расспросить подробнее.