Проклятие для Чудовища

Кей Джулия

Мы прошли в прихожую и остановились у часов в ожидании прихода Вероники.

— Где мне лучше спрятаться?

— В моей комнате.

— А она точно туда не зайдет?

Филипп прыснул.

— Будет удивительно, если она пройдет дальше порога.

Мне стало грустно. Поверить не могу, что Филипп проводил все свои дни в одиночестве в этом большом доме. Он ведь даже ни с кем не общается, что говорить о встречах вживую. Алла приезжает не так часто, а мать обустраивает свою жизнь. Конечно, любой подросток был бы в восторге, что огромный особняк оставили в его полное владение, но не в случае

Филиппа. Он большой мальчик, которому не страшно оставаться в одиночестве, но все же подросток, которому необходимы друзья и семья.

Замочная скважина входной двери зашуршала. Я еле успела взбежать по лестнице на второй этаж, пока каблук Вероники не ступил на паркет.

Филипп проводил меня взглядом и провел рукой по волосам, начиная нервничать.

— Привет, мам. Как доехала? — услышала обрывки фраз и аккуратно закрыла дверь в комнату парня.

— Отвратительно. Пробки каждый метр. Сюда ни приехать, ни уехать, — послышался голос Вероники через связного жука.

Я плюхнулась на кровать и достала из рюкзака снежный шар, который купила на блошином рынке в Париже в этом году. В центре кружила зимняя фея, на которую падали белоснежные хлопья внутри шара. Но сейчас меня интересовала не замечательная работа середины двадцатого века, а события, происходящие внизу. Я связала шар и искусственные цветы на столе магией, цветок — транслирует, шар — показывает. Экранчик, правда, совсем маленький, но мне хватит, чтобы просто быть в курсе происходящего.

— Чем пахнет? Это что, макароны с грибами? — удивилась Вероника, вытирая руки о полотенце.

— Вроде того, — ответил парень. Что значит «вроде того»?! Ты же все время моей готовки сидел рядом и наблюдал. Неужели не запомнил.

— Где заказал?

— Сам сделал, — неуверенно пробурчал парень.

Глаза Вероники, густо прокрашенные тушью, распахнулись.

— Ты? Сам? Хах, вижу домашние посиделки не прошли зря.

Вероника села за стол первая, Филипп чуть помедлил, оттянув края рубашки. Он уселся прямо напротив матери на другой конец стола, на самое дальнее расстояние, которое только возможно в данных условиях.

— Наталья Степановна снова мне звонила. Хочет какие-то данные о твоем поступлении, результаты учебы от учителя. Я общаюсь с ней чаще, чем с Мишей, вот тут уже сидит, — показала она красным ногтем на горло.

Миша? Что еще за Миша? Полагаю, это и есть новый ухажер Вероники.

— Можешь сделать так, чтобы мне больше не надоедали с твоей учебой? Ей богу, будто в первый класс отправила, каждый день звонки от учительницы. Зачем ты ей сказал, что никуда поступать не будешь? Она теперь мне мозг выносит.

— Потому что сам ничего еще не решил.

— Соврать что ли не мог?

— Я привык говорить правду.

Я прыснула. Тоже мне, Пиноккио.

Мой смешок прошелся по жучковому каналу. Филипп услышал шуршание и от неожиданности потянулся к жуку на груди.

— Что значит правду? Ты хочешь сказать, что никуда поступать не собираешься? А зачем я плачу бешеные деньги за эту школу, в которую ты даже не ходишь, этому учителю-снобу, который еще дополнительную плату требует за моральный ущерб из-за подписи бумаг. Ты мне тут чушь не неси, закончишь эту школу и ищи себе Институт, желательно с общежитием,

сколько можно на шее у тети сидеть. Не будет он поступать. А кто тебя обеспечивать будет, пока ты делами вот этими своими занимаешься? Я не буду, ты мне за этот год и так столько крови выпил, почти как твой отец.

Я не могла поверить своим ушам. Вероника всегда казалась мне такой хрупкой и доброй женщиной, а сейчас передо мной сидит злая мачеха из сказки. В первый день знакомства я явно уловила светлую ауру. Похоже, мои навыки чтения людей не так хороши, как я раньше думала, за что и наступала на одни и те же грабли.

— Работать пойду, — пробурчал Филипп, накручивая спагетти на вилку. Он так и не притронулся к еде, зато Вероника умудрялась есть и жаловаться одновременно.

— Куда ты пойдешь, кто тебя таким возьмет? В цирк выступать? Сделал не пойми что, теперь вся жизнь загублена. Ой, — Вероника скривилась и похлопала себя по груди. — С сердцем плохо от тебя стало. Дай мне сумку.

Филипп послушно встал и передал матери кожаную сумку с камина. Вероника достала пластинку с какими-то таблетка и запила одну целым бокалом компота.

— До могилы меня доведешь. Больше чтоб я этого не слышала. Пойдешь учиться, Миша тебя на склад к себе устроит, а там, гляди, повыше кем назначит.

— Не нужны мне подачки от твоего Миши.

— Что значит не нужны? Кто тебе еще помогать будет? Отец непонятно где, не звонит, деньги не присылает. Ты ему не нужен. Спасибо, Миша по доброте помочь согласился.

— Я и без Миши справлюсь. И без тебя.

Я стукнула себя по лбу.

— Прием, прием, — зашептала в жука. — Корабль подбит, сбавь обороты!

— Без меня он справится. Я вижу, как ты справляешься, — Вероника обвела контур лица Филиппа вилкой в воздухе. — Алла к психологу посоветовала тебя записать. Я все отнекивалась. Что они сделают, шарлатаны, только деньги гребут за то, что люди у них там о жизни плачут. Я и дома поплакать могу, но тебе, видимо, стоит. Я уже не знаю, что с тобой делать, — и резко переключилась на другую тему. — Своей Наталье Степановне чтоб сказал, куда учиться пойдешь, я больше тебя выгораживать не буду, — жуя, продолжила Вероника.

Филипп сжал кулаки, желваки проступили на щеках. Глаз парня я не видела, слишком низко опустил голову.

— Я хочу попробовать себя в IT-сфере, — быстро пролепетала я. — Повтори!

— Я хочу попробовать себя в IT-сфере, — послушно сказал парень, выпрямляясь.

Вероника вздернула брови, наливая уже третий стакан компота. Паста давно была прикончена, дело подошло к салату и пирогу.

— Это правильно. Из компьютера не вылезаешь, хоть на пользу пойдет. У тебя зрение от него еще не испортилось?

— Нет, мам.

— Хоть что-то. А раньше-то какой был… Спортом занимался, улыбался постоянно, кудряшки дедовы во все стороны, отрастил эти пакли сальные, — Вероника махнула рукой. Впервые за ужин я заметила, что ее глаза находятся везде: в тарелке, в телефоне, осматривают окружение, гуляют по потолку, но только не на сыне.

— А у тебя как дела, мам, — проговорила я.

Филипп поджал губы и отвернулся, давая мне понять, что такое говорить ему не по душе.

— А у тебя как дела, мам! — повторила жестче.