Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Все это пустая трата времени, отнятая от игры в шашки, — заключил он.
В тот вечер они отведали по большому куску жареной индейки, и господин Теодюль отнес на счет несварения желудка последовавший ночной кошмар.
По правде сказать, кошмар начался не со сновидения, а с реального происшествия.
Господин Теодюль проводил друга и с синим ночником в руке стал подниматься наверх, чтобы лечь спать. Но когда он достиг площадки второго этажа, дверь гостиной капитана Судана открылась и Нотте ощутил резкий запах сигары.
Но он выпил три порции отличного виски, купленного в порту у какого-то моряка.
Волшебный напиток зарядил необычной храбростью его трусоватую душу, и он смело вошел в темную комнату. Все вещи стояли на своих местах, и он снова втянул запах сигары. Ему показалось даже, что он ощущает еще один аромат, более нежный и стойкий, аромат цветов и фруктов.
Он покинул жилище капитана, проверив обе комнаты, и тщательно запер дверь, а потом поднялся в свою спальню.
Когда он улегся, его охватило легкое головокружение, но он превозмог недомогание и заснул.
Откуда несешься, гонимое ветром прекрасное облако…Он проснулся и уселся в кровати, во рту ощущался вкус виски, горький и липкий, но мозг был светлым и незатуманенным.
Клавесин звучал очень тихо и четко в ночной тиши.
— Мадемуазель Софи, — сказал он сам себе.
И его сердце радостно забилось. Он ничуть не испугался. Он услышал, как хлопнула дверь, потом шаги, поднимающиеся по лестнице. Это был тяжелый и медленный шаг бесконечно усталого человека.
— Мадемуазель Мари! Да, да, я чувствую, что это она. Но как она устала, неся на себе все эти годы груз песка, засыпавшего ее. Этот песок с шуршанием падал на ее гроб.
Ночник едва светил, но освещал дверь, и господин Теодюль увидел, как она медленно распахнулась. В просвете появилась тень. Тонкий лунный луч светил через высокое окно заднего фасада. Кто-то шел по комнате, но Теодюль никого не видел, хотя было достаточно светло.
Вторая половина кровати скрипнула — кто-то тяжелый уселся на нее.
— Мадемуазель Мари, — повторил он сам себе. — Это не может быть никто другой.
Что-то тяжелое двигалось, и Теодюль протянул руку к месту, где прогибалось красное шелковое одеяло.
И вдруг все его существо замерло от ужаса.
Его руку схватили когти, и Теодюля потянуло к себе нечто отвратительное. На него набросились с невероятной яростью.
— Мадемуазель Мари, — взмолился он.
Нечто отступило на край кровати, где в одеяле и подушках образовался невероятный колодец. Теодюль ясно различил две громадных руки, упирающихся в невероятное ложащееся тело. Он ничего не услышал, но ощутил чудовищное дыхание рядом с собой.
Внизу вновь заиграл клавесин, песня возобновилась чередой чудовищно пронзительных звуков, потом внезапно затихла.
— Мадемуазель Мари… — начал он.
Он не смог продолжить, нечто бросилось на него и вжало в подушки. Он
Клавесин издал стонущие, нежные звуки, потом черная масса растаяла, всплыла дымком по лунному лучу и исчезла. Удивительная нежность затопила сердце Теодюля. Сон немедленно свалил его, подхватив спасительной волной. Но перед тем, как забыться в блаженстве забвения, он увидел громадную тень, заслонившую свет ночника. И разглядел громадное лицо, обращенное к нему, такое огромное, что оно подняло потолок. Лоб окружал нимб из звезд. Лицо было темнее ночи и излучало такую великую и безмерную печаль, что все существо Нотте содрогнулось от боли.
И он понял каким-то таинственным чутьем, возникшем в самой глубине его души, что он только что встретился лицом к лицу с Ночным Властителем.
Господин Нотте ничего не скрыл от друга Ипполита и пересказал ему все в мельчайших деталях.
— Дурной сон, не так ли? Крайне странный сон, — сказал Теодюль.
Господин Баэс промолчал.
Впервые в жизни господин Нотте увидел, что его старый приятель отступил от повседневных норм поведения. Худосочный старик поднялся на второй этаж, запер дверь гостиной капитана Судана и спрятал ключ себе в карман.
— Я тебе запрещаю отныне входить туда! — сказал он.
Господину Теодюлю потребовалось три недели, чтобы изготовить новый ключ и открыть запретную дверь.
Мадемуазель Буллус прошлась желтой шагреневой кожей по мрамору камина, спинкам стульев и безделушкам из бисквита и фальшивого севрского фарфора, хотя их не покрывала ни одна пылинка. На мгновение она задумалась, не стоит ли заменить засохший лунник однолетний несколькими хризантемами, но при мысли, что надо наполнять водой высокие и тонкие вазы из белого порфира, стоявшие по краям камина, она вздрогнула.
Зеркало отражало в мягком свете люстры образ, который был ей привычен.
Она взбила свои тонкие волосы и наложила чуть-чуть пудры на щеки. Обычно она носила длинное домашнее платье из толстого коричневого драпа, похожее на монашескую сутану, но сегодня вечером Буллус заменила его тонким шелковым пеньюаром с пурпурными цветами. Блюдо из китайского лака царило в центре стола, накрытого вышитой цветами скатертью.
— Кюммель… анисовка… абрикотин, — вполголоса пробормотала она, разглядывая на свет грани трех пузатых графинчиков.