Проклятие феи

Мак-Кинли Робин

– Вудволд! – кричала она.

«Вудволд! Впусти нас!»

И, подкрепляя свою просьбу знаком, она выхватила из-за пазухи веретено с горгульей и швырнула его в самую гущу живой изгороди.

И заросли расступились, словно две дамы, отводящие с дороги юбки, ветви смялись складками и резко взмыли вверх, их кончики взлетели над стенами, а затем снова качнулись вниз, втискиваясь в плотное колючее сплетение веток. Но ворота остались закрытыми – все их пятнадцать на двадцать футов.

Резвый снова перешел на бег – на все те несколько шагов, на которые в нем еще осталось сил. Краем глаза Рози заметила, как цепь с жуткого вида

шипастым шаром на конце безвредно просвистела мимо его крупа, – к ним подступали первые существа в доспехах.

Но если ворота не откроются, они с Резвым попросту расшибутся о прутья. Ворота были слишком высокими, чтобы их перепрыгнуть, а прутья слишком частыми, чтобы протиснуться между ними, даже для ребенка. Но Резвый бежал вперед, насторожив уши, уверенный в принятом решении и уже слишком близкий к пределу сил, чтобы их хватило на последний, рвущий жилы поворот в сторону. Рози зажмурилась.

«Нарл!» – в отчаянии выдохнула она.

Но звериная речь не могла достичь ушей Нарла, где бы тот сейчас ни находился, а он сам ничего не смог бы сделать с холодным кованым железом, даже если бы, не владея языком животных, услышал ее просьбу.

С закрытыми глазами она увидела, как животные, составляющие прутья ворот, поворачивают голову, чтобы посмотреть на нее – на нее и на Резвого. Она увидела, как они вскакивают на ноги: как лев встряхивает цветочной гривой, а медведь – пышной гирляндой на шее, как заяц подскакивает вверх, а змея утекает в сторону, словно еще одна ветка шиповника. Те, что подхватились первыми, обернулись и принялись подталкивать самых медлительных: ежей и черепах, жаб и барсуков. Кошки подхватывали растерянных котят, а собаки – сонных лисят, кентавр и единорог отогнали жеребят и оленят. Птицы подбирали в клюв тонкие лозы и нежные побеги, кроты карабкались, бобры барахтались, как будто холодное железо было обычной землей или водой, а средние прутья изогнулись в стороны.

Даже теперь Рози ощутила, как железо проскребло по ней с обеих сторон, оставив на плечах синяки, болезненно содрав ее ноги с боков Резвого и зашвырнув ему на круп. Резвый пошатнулся, заваливаясь вперед, как будто освободился от оборвавшейся веревки, упал на колени, но снова нетвердо поднялся на ноги. Рози, опустив взгляд, обнаружила ссадины у него на плечах, а оглянувшись – и на бедрах тоже. Но они прорвались, и собаки тоже были здесь. Таш выглядел слегка взъерошенным, Фру прихрамывал, на боку Мило тянулся кровоточащий порез, а Хрок держал в пасти веретено с горгульей, так бережно, как мог бы нести заблудившегося щенка.

Послышался краткий жутковатый звук, какой мог бы издать кто-то, на ком внезапно сомкнулись железные прутья. Рози собралась с духом и оглянулась. Позади них заросли шиповника сомкнулись наглухо, а ворот за их ветвями не было видно вовсе.

Дрожа всем телом, Рози соскользнула со спины Резвого и встала с ним рядом. Он сам едва держался на ногах, глубоко-глубоко дышал, втягивая в грудь больше воздуха, чем способна вместить любая лошадь, и пар поднимался от него клубами, словно от кипящего котла.

«Резвый, – окликнула его Рози, – Резвый! Послушай меня. Тебе нужно ходить. Ты слишком долго бежал, у тебя сведет все мышцы. Резвый, ты меня слышишь?»

Он не ответил, а дрожал уже так сильно, что она не поняла бы, даже если бы он утвердительно кивнул. Но он поднял переднюю ногу и уронил ее, словно камень, затем проделал то же самое

с задней, а потом по очереди с оставшимися двумя. Рози ухватилась рукой за его гриву и потянула, но Резвый снова встал, и морда его поникла так, что едва не коснулась носом земли. В его дыхании прорезалась ноющая нотка, которую она так боялась услышать.

«Иди же, будь ты проклят!»

«Не могу», – отозвался тихий голос, настолько слабый, что она едва его расслышала.

«Нет, можешь, чтоб тебя!»

Рози ударила его кулаком в плечо – все равно что лупить по лежащему на столе куску мяса, – а затем ущипнула нежную кожу за локтем. Резвый чуть вздрогнул, его голова качнулась вбок, а потом обратно, когда он подавил инстинктивный порыв укусить мелкую жалящую пакость, причинившую ему боль. Он снова, пошатываясь, шагнул вперед – одеревенелый, словно старая кляча, но все же пошел.

Она отвернулась от него к собакам. Кроме Хрока, все они растянулись во весь рост, так тяжело дыша, что она удивилась, как они не набивают себе синяков о твердую землю. Хрок лежал, подняв голову, сложив передние лапы по обе стороны от веретена-волчка. Он прижал уши, когда заметил, что Рози поворачивается к нему.

«Срезали путь, – пояснил Хрок. – Мы не держались человечьей дороги. За нами никто не гнался».

«Вы в порядке?»

«Да, – заверил ее пес. – На Мило всего лишь царапина. Займись Резвым. Я-то думал, мы доберемся сюда первыми».

Не будь Рози так встревожена, она рассмеялась бы. Она забрала свое веретено и, прежде чем убрать в карман, стерла грязь с его усмешки. Потом она нагнала Резвого, который ковылял, при каждом шаге прощупывая перед собой землю, словно ослеп.

Лишь тогда Рози обратила внимание на то, что дорога за воротами свободна от шиповника. Со двора при конюшнях не было выхода, когда они с Нарлом стояли там после бедственного бала в честь принцессы, если не считать отверстия, проделанного Эсквой. Она подняла взгляд к небу. Оно оказалось уже не лилово-серым, а просто пасмурным, сыплющим обычной для Двуколки моросью. Она не смела особенно обнадеживаться, пока бедняга Резвый пыхтел и спотыкался рядом с ней, но когда в утешение положила руку ему на плечо, то почувствовала, что ей, по крайней мере, есть чем с ним поделиться. Собаки кое-как поднялись на ноги и потащились за ними следом.

Прогулка выдалась долгой и жутковатой, поскольку высокая завеса шиповника все еще тянулась по обеим сторонам дороги, как будто они шли по туннелю без крыши. И вокруг раздавались только те звуки, которые производили они сами. Рози мучила себя, притворяясь, будто способна разглядеть сквозь густые заросли знакомое дерево у самой дороги или один из шатров, установленных к балу, но и сама не особенно верила, что различает что-то, помимо бесконечных кустов шиповника.

К тому времени, как они увидели двор, открывшийся их глазам в конце дороги (к изрядному облегчению Рози), Резвый уже не спотыкался, хотя и передвигался по-прежнему мелкими неуклюжими шажками, его нос поднялся от земли на несколько дюймов, а дыхание сделалось просто хриплым. Когда впереди показались конюшни, Рози побежала туда так быстро, как только могла, то есть не слишком, бросила отчаянный взгляд на конюха в ливрее, по-прежнему крепко спящего в коридоре у самого стойла Резвого, и сдернула с двери аккуратно сложенную попону. Резвый почти добрался до конюшни, когда она выскочила ему навстречу.