Проклятие Ильича
Шрифт:
Как-то само вырвалось. Защищать бросился реципиента.
— В Аргентине. Слушай, мажор, а ты мне можешь джинсы достать «Леви Страус» с пуговками на ширинке? — Демонесса ткнула себе вниз живота пальчиком со следами красного лака.
Ширинки там не было, были пикантные складки на тонком белом халатике.
— Только женские, они застёгиваются наоборот.
Владимир Ильич чуть прикрыл глаза, выуживая из памяти Костика дату. Двадцатого июля 1983 года было, когда он на дачу с друзьями поехал.
Да, с джинсами в СССР пока не очень. В каждом отделе не продают. Женские определённого размера достать, наверное, вообще тяжело, а с таким изыском, как пуговицы вместо молнии, и подавно — такие у спекулянтов не купишь, а если и купишь, то это три или четыре зарплаты медсестры.
— Я попробую.
— Ты попробуй, мажор. Я их при тебе мерить буду, — подмигнула дьяволица.
— Хм. Я тогда на размер меньше достану, — попытался пошутить Левин.
Нет, с джинсами в СССР шутить нельзя.
— Зачем? Дешевле?
— Н-да!? Нет, тут другой бонус. Ты их долго будешь натягивать и по-всякому вертеться…
— Ха-ха-ха. «Вертеться», весёлый ты, мажор. Слушай, забыла, как тебя дядька назвал? — сначала колокольчики зазвенели, потом тон стал деловым.
— Костик. Константином меня назвали, в честь дедушки.
— Точно, Костик. Похож. А отчество? — демонесса головку чуть набок наклонила и носик вздёрнутый ещё вздёрнула.
— Олегович.
— Константин Олегович. Нормально, так и буду тебя звать. Костик — это несолидно. Ты же солидный. Константин Олегович, а когда джинсы можно ожидать?
Не, не получилось у дьяволицы просящей улыбки, получилась ехидная.
— Выздороветь надо, из больницы выписываться. В ГУМ зайти. Может, там есть, а если нет, то придётся матери звонить. Пока посылка из Аргентины дойдёт. Но сначала всё одно выписаться надо, — прикинул варианты и сроки, покопавшись в памяти реципиента, Владимир Ильич.
— Я помогу тебе быстрее на ноги встать. Сегодня дома сварю бульон куриный, наваристый и принесу вечером. И бананов куплю.
— Кхм…
— Ты про деньги? Ничего. Джинсы того стоят. Не разорюсь.
Твою налево! Сколько там медсестра сейчас получает: рублей девяносто — сто? А уборщица, что надраивала его палату — шестьдесят? Не для людей социализм строили. А для кого? Инженер сто двадцать — сто тридцать получает. Пять лет прожив на стипендию. А у него жена и маленький ребёнок. И квартира далеко не сразу. В общаге несколько лет жить. Даже снять квартиру практически невозможно. Пока станет директором…
— Тебя как звать-то, кормилица? — запершило в горле у Левина.
— Марина.
— Хм… Кха. Кха.
А что сейчас с его Марьяной. Дюймовочка, где ты?
— Пить хочешь? —
— Угу.
На этот раз ложечки алюминиевой в рот ему не совали. Дали в зубы кружку не менее алюминиевую. Вода была тёплой и хлоркой пованивала. Или напиталась от запаха в палате, или это сейчас в Москве воду от души хлорируют. Но пошла и эта тёплая и вонючая хорошо. Пустыня Атакама сдулась сразу. Ещё бы кофейку. Не сладкого, но с молоком.
— Всё, хватит пока, — отобрала изделие авиапрома демонесса Марина.
— Кофейку бы? — озвучил мечту Левин, обтирая ладонью пролитую воду на груди.
— Перетопчешься. Я сейчас пойду смену сдавать, медсестру будут звать тётя Паша… М-мм. Прасковья Ильинична. Я ей передам, что ты мажор. Да и заведующий наш, Кузьмин Иван Леонидович, ей, не сомневайся, про тебя отдельно всё объяснит. Не каждый день ему из ЦК КПСС звонят. Всё. Вечером принесу куриный бульон и бананы. Может, книжку какую надо, фантастику? — застыла, уже открыв дверь в палату, дьявольская медсестра Марина.
— Тетрадь чистую с шариковой ручкой.
— Стихи писать? — хихикнула демоница.
— Стихи.
Опять хихикнув Марина унеслась, шлёпая сланцами по коридору. И появилась минут через пять уже с худой, как сушёная вобла, женщиной лет сорока пяти с посыпанными перцем висками в дореволюционном белом платочке на голове. Халат был у тёти Паши ниже колена, и под ним ещё и нижняя юбка угадывалась. Не, если по чесноку, то и хорошо это. Разные с Мариной у тёти Паши стати. Пусть будет халат подлиннее.
— Вот, тётя Паша, это и есть Константин Олегович Квасин. Он смирный, есть ему до вечера нельзя, только пить. Остальное… вы и без меня разберётесь. Да, я вечером приду и ему куриного бульона принесу.
— О как?! Гляди, Маринка, опять обожгёсься.
— Тётя Паша! — сделала круглые глаза демонесса.
— А я тебе и в прошлый раз говорила.
— Тётя Паша!
— Иди. Твоя жизнь. Профукаешь, — вобла повернулась к Костику и погрозила ему пальцем: — Мне Маринка как дочь, обидишь — найду и кастрирую. Понял ли?
— Понял, не дурак. Дурак бы не понял, — попытался отшутиться Левин, но на строгом лице Прасковьи Ильиничны не дрогнул ни один мимический мышц.
— Лежи. Если чего, то вон кнопка за головой.
И обе медсестры — и старая, и как дочь — покинули палату.
— Даже и не думал. У меня Дюймовочка. Да! Где ты, Марьяна?
Событие двадцать пятое
В Боливии фиеста, салюты и фанфары.
Убит палач Эрнесто, нет больше Че Гевары!