Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя
Шрифт:
Кто-то из турок попытался прийти на помощь, разворачивая свою галеру навстречу мальтийцам. Но в ответ из камнемёта на палубу османского судна упала, лопаясь, большая бочка, осыпав всё вокруг чёрно-коричневым порошком. И, как слуга Иблиса, как порождение ночного кошмара истинного последователя Пророка, ниоткуда возник невысокий гибкий воин; не мужчина ещё, юноша, усики только пробиваться начали. Не рыцарь, видимо — оруженосец или послушник.
Крикнул что-то — кто разбирать будет в горячке боя, на каком языке
Это твоё посвящение в рыцари, юный оруженосец! Там, на небесах, место тебе — в первых рядах воинства Христова. Ты заслужил его.
Настало время, когда Энвер-реис понял, что у него больше нет экипажа. Пусть и мальтийцев осталось немного; но человеческое тело не справится с двумя дюжинами противников.
Падший ангел Аваддон решил, что пора показать своё истинное лицо.
Лопнула кожа турецкого капитана Энвер-реиса. Лопнуло тело, кровавыми ошмётками заляпав и так грязную палубу галеры. На иссиня-чёрной чешуе твари, с рёвом выставившей когтистые лапы навстречу рыцарям, остались обрывки роскошных когда-то капитанских одежд и кровавые сгустки, зловонные, будто провели вне живого тела не один день.
Что и было правдой, как помнят уважаемые читатели.
Здесь, на земле, посланец нечистого может оказаться сильнее, чем мы, грешные. Падали мальтийские рыцари, падали мёртвыми, разорванными чудовищной силой служителя ада.
Вот их уже двое: магистр и демон. И ясно, что не в силах человек победить это чудовище, что отскакивает от чешуи благородная толедская сталь.
Но магистр, поседевший в битвах, покрытый чужой и своей кровью, только сдвинул брови, поднимая меч над головой, рукоятью вверх, как огромное распятие. Остриё меча должно было пронзить грудь демона, но магистр не успел довершить удар.
Когти Аваддона пробили стальной нагрудник и вырвали сердце рыцаря. Тело же от удара подлетело над палубой и упало в море, к тысячам, погибшим ранее. Руки в кожаных перчатках с нашитыми металлическими полосами продолжали держать меч.
Крест крестоносца...
У стен древнего города эр-Мегиддо, на безводной голой равнине встретятся однажды в последней битве силы Света и Тьмы. Тогда падший ангел Аваддон снова увидит убитых им сегодня рыцарей, увидит среди торжествующих победителей воинства Христова.
Тёмный, даже побеждая, готовит себе гибель.
— Турки взяли на буксир мальтийский флагман!
— Вижу.
Генуэзец Андреа Дориа, командовавший правым флангом христианского флота, опустил подзорную трубу. Слёзы ли заставили подозрительно блестеть глаза опытного флотоводца? Вряд ли, плаксивость он оставил портовым проституткам. А если и слёзы, так что ж? Пороховой дым такой едкий, знающий поймёт.
— Рыцари стояли, как и
Снова у глаза, блестящего, часто моргающего — подзорная труба. В ту сторону, откуда, как кажется, не плывут, а летят над водами галеры резерва, галеры маркиза Санта-Крус. Гребцы выбивались из сил, но не снижали темп, отбиваемый потными барабанщиками. Потерявших сознание от усталости оставляли на месте, в ногах. За вёсла садились те, кто был ближе — аркебузиры, матросы, а то и надсмотрщики-комиты, давно забросившие за ненадобностью свои плети. Да, нет преступников и подневольных! На нас крест и с нами — Бог!
Среди галер резерва — «Маркеса», а на её палубе стоит, сильно, до пота, сжав эфес меча, Мигель Сааведра. В расстёгнутом колете, расшнурованной на груди рубашке, узких, по ноге, штанах и чулках. Башмаки с мягкой, без каблука, подошвой идеально подходят для грядущего абордажного боя.
— На самого Улуга идём, — голос идальго Херонимо был далёк от радости. — На лучших волков османских... На пиратов!
— Тем почётнее будет наша победа! — громко, чтобы слышали солдаты, ответил Сааведра.
— Для тех, кто выживет...
Эти слова Херонимо де Пасамонте произнёс тихо, и никто, кроме дона Мигеля, их не слышал.
Последний удар вёсел по воде. И вот корабли маркиза Санта-Крус впились хищными «клювами» в турецкие галеры, и хлынули на палубы вражеских судов испанские и итальянские воины, свежие, ещё не уставшие от боя, но рвущиеся отомстить за смерть своих братьев по вере.
И бомбарды испанских галер так часто, как только успевают пушкари, мечут ядро за ядром туда, где ещё не кипит бой, где сгрудилась основная часть флота Улуг-Али.
Пушка «Маркесы» выпустила последнее ядро в корму галеры самого турецкого адмирала. Удар пришёлся повыше ватерлинии, перемешав брызги и щепки.
— Тоже неплохо, — ощерился Сааведра. — Воды нахлебается, так быстрее не поплывёт!
Турецкой галере не добавлял плавучести и взятый на буксир мальтийский корабль, усеянный трупами погибших рыцарей.
— А что, если...
Сааведра подскочил к капитану «Маркесы», горячо зашептал что-то ему на ухо.
— Правый борт — вёсла в воду! Левый — вёсла поднять!
Галера по приказу капитана развернулась, встав поперёк направления удара испанского резерва.
— Оба борта — вперёд!
«Клюв» галеры пробил фальшборт мальтийского корабля, крепко сцепив два судна.
— Быстро, быстро! — подгонял Сааведра абордажную команду. — Да будет с нами Святая Дева Гваделупская!
Янычары на турецком флагмане готовились к неминуемому абордажу. Сгрудившиеся у правого борта, они представляли прекрасную мишень, если грамотно выбрать место для стрельбы. Мальтийская галера как раз и была таким местом.