Проклятие изгнанных
Шрифт:
– А! – протянул Вадим. – «Замочила» старуху!
– Что ты несешь?! – в сердцах выкрикнула Даша.
– Вы вот что, – напомнил о себе следователь, протягивая визитку, – позвоните лучше мне во второй половине дня.
Колька открыл глаза. Он лежал на животе, в позе «скалолаза», как он сам называл такое положение. Правая рука вытянута над головой, левая нога согнута в колене. Если смотреть сверху, будто ползет по вертикальной стенке. Голова повернута влево, значит, уже во сне стал чувствовать дискомфорт. Некоторое время Колька лежал, прислушиваясь к ощущениям и боясь пошевелиться. Первые несколько минут ничего не было. Так, состояние легкой простуды. Но он знал, сейчас начнет крутить суставы, и появится озноб, как при сильном гриппе. Самое смешное, что у Кольки, как и у большинства наркоманов, при ломке ничего не болело, но, чтобы поднять руку, нужно было приложить много усилий. Хотелось лежать без движений, но странное состояние не позволяло находиться в одном положении, и он начинал без конца ворочаться. Эти чувства нельзя было точно описать. Плохо, и все тут, а голова занята одним: где взять? Он как-то подсчитал, если бы он все деньги, которые тратил сначала на алкоголь, а потом на наркоту, просто откладывал, то в конце концов смог бы купить не один, а целый парк достойных автомобилей.
Колька подтянул к себе штаны, брошенные прямо у стены, и сунул руку сначала в один, потом в другой карман.
– Ну?! – вымученно простонала Кома.
– Ква-кха! – проквакал ребенок.
– Нет ничего! – морщась, крикнул он и медленно сел.
– Знаю! – прохрипела Кома и сгребла к животу землистого цвета простыню. – М-мм! Дурак! Зачем все отдал?
– А они спросили? – окончательно вышел из себя Колька и встал.
Все движения давались через «не могу». Так хотелось упасть и лежать, но нельзя, еще немного, и станет совсем плохо. Тогда не то что одеться, моргать будет мучительно тяжело. Колька боялся ломки пуще самой смерти. Он чувствовал ее приближение и торопился. Скоро, совсем скоро стрелки часов начнут двигаться медленнее, а потом и вовсе замрут. Ночь растянется в вечность…
– Козлы! – простонала Кома.
– Где коробка? – спохватился Колька.
– Какая?
– Та, что я вчера принес?
– На кухне. – Кома резко перевернулась на спину: – Зачем тебе?
– Пойду, покажу одному человеку, – натягивая майку, сказал Колька. – Она – старая, может, стоит чего…
– Железяка! – Кома снова повернулась на бок. Она не могла лежать в одном положении, словно поверхность матраца была раскалена. Колька хорошо знал это состояние, еще немного, и ее совсем скрючит.
– Сама ты железяка, – срывающимся голосом сказал он. – Там дата на крышке – тысяча восемьсот девяностый год – и герб фамильный…
Как и положено наркоману со стажем, Колька знал не только где взять дозу, но и где можно пристроить в обмен за деньги ту или иную вещь. Так, например, цветной металл скупал Фрол. Он складировал его у себя в гараже, проверяя обломком магнита и взвешивая подкрученным безменом. Золотом, или как его называли на блатном жаргоне, «рыжьем», занимался Синий. Невысокого сгорбленного мужичка звали так за безобразные наколки на руках, сделанные в детстве по глупости. А вот антиквариат пристроить без документов было тяжело, поприжали перекупщиков в последнее время. Потихоньку скупал особенно достойные вещицы некто Степанов. Невысокий, худощавый мужчина с крысиным лицом имел и соответствующую внешности кличку Сурок. Только называли его так лишь за глаза, а напрямую обращались не иначе, как Сергей Сергеевич. Степанов жил в соседнем доме и работал оценщиком в небольшом антикварном магазине недалеко от Арбата. Сегодня была суббота, и Сурок должен быть дома. И хотя гостей, подобных Кольке, он принимал исключительно по воскресеньям, в припаркованном недалеко от Павелецкого вокзала стареньком «БМВ», для него делал исключение.
Дверь, как всегда, открыла мать Сурка. Подслеповатая старуха с трудом передвигалась по квартире, думала вслух и была очень сварлива.
– Здравствуйте! – стараясь придать голосу больше бодрости, поприветствовал Колька старуху. – А Сергей Сергеевич дома?
– Мама, кто там?! – раздался из недр старой квартиры голос Сурка.
– Колька к тебе опять, – окатила гостя презрительным взглядом старуха и ушла в темноту коридора.
Колька шагнул через порог. В нос сразу ударил запах старого дерева, канифоли и сердечных капель.
Двери в конце коридора приоткрылись, и в них появилась крысиная мордочка Сурка.
– С чем пожаловал? – настороженно глядя поверх очков, спросил деляга.
– Вот. – Колька с заговорщицким видом поднял на уровень лица пакет.
– Пройди! – бросил Сурок.
Оказавшись в небольшой, с единственным окном комнатке, когда-то служившей детской, а теперь кабинетом и мастерской, Колька без приглашения плюхнулся на старый деревянный диван.
– Что тут? – беря у Кольки пакет, спросил Сурок.
– Бомба, – на полном серьезе сказал Колька и тут же ощутил, как прилив жара сменил озноб. Охота шутить сразу отпала, как и вообще о чем-либо говорить. Обхватив себя руками, он задумался. Вернее, просто ушел в себя, снова прислушиваясь к своим ощущениям.
Сурок поставил пакет на стол, бросил на Кольку короткий и настороженный взгляд и поправил очки:
– До завтра не мог подождать?
– Не мог, – потухшим голосом признался Колька.
Сунув руки в пакет, деляга осторожно вынул шкатулку, поднес к глазам, повернул сначала одним боком, потом вторым, подошел к окну:
– Хм!
– Что? – вымученно спросил Колька.
– Где ты ее взял?
– У подруги, у которой живу, в кладовке чемодан со старым хламом был, там и нашли, – соврал Колька.
– Так уж и со старым? – не поверил Сурок.
– Книги разные, – продолжал врать Колька.
– Коробка как коробка, – пробубнил Сурок.
– Там герб, – напомнил Колька.
– Ну, и что с того?
– Ладно, – уловив в голосе скупщика фальшивые нотки, ударил ладонями по коленям Колька, – пойду тогда…
– Сколько ты за нее хочешь? – Сурок вернулся к столу, сел на стул с высокой спинкой, достал из выдвижного ящика лупу и стал пристально осматривать шкатулку сначала снаружи, потом изнутри.
– А сколько дашь?
– Ты принес, значит, и начальную цену назвать должен. – Сурок отложил лупу справа от себя, развернулся на стуле к Кольке и снял очки: – Ну?
Без очков он походил даже не на сурка, а на старую и больную мышь, сунувшую по неосторожности мордочку в кислоту.
Колька закатил глаза под потолок. Он хотел выглядеть невозмутимым и знающим цену принесенной вещицы человеком, но его, как назло, стало колотить, а лоб покрылся испариной.
«А что, если она вся из серебра? – подумал он, скользнув взглядом по столу. – Как бы не продешевить!» – и провел трясущейся рукой по волосам:
– Пять!
Лицо Сурка осталось невозмутимым. Так не ведет себя человек, ошарашенный ценой. Колька вдруг почувствовал, что просит мало, и поправился:
– Чего это я? Десять!
– Десять чего? – нахмурился Сурок.
– Ну, не евро же, – повеселел Колька.
– Десять тысяч рублей? – задумчиво повторил Сурок, глядя на Кольку, и цокнул языком: – Много.