Проклятие Клеопатры

Данилова Анна

Вероника отпрянула от нее. На самом деле ее звали Саша Ковалева, и в Москву она приехала два года тому назад из Оренбурга. Красивая, гибкая, с прекрасным телом, она полгода проработала моделью в агентстве среднего пошиба, потом, рассорившись с хозяйкой (увела у нее любовника), уволилась и два месяца училась на курсах шестовой акробатики, после чего и пришла в «Золотую нимфу».

– Захаров? Откуда ты его знаешь?

Зоя молча села в такси. Она и сама не могла понять, зачем она это сделала, зачем приплела сюда Захарова. Быть может, потому, что

его имя было у всех на слуху? Конечно, она рисковала, ведь могло случиться такое, что в клубе он не появлялся, да и вообще, Вероника могла его не знать. Оказывается, знает. Или же не знает, но сделала вид, что знает. Испугалась, предположив, что Захаров – авторитет и с ним лучше не связываться. Или же вообще проверяла Зою, может, девушки поручили ей узнать, кто стоит за Зоей?

От Вероники пахло алкоголем. Может, она была влюблена в Рената, одного из клиентов, который ей что-то пообещал, может, они встречались за пределами клуба, и вдруг на ее глазах он, появившись в клубе, заказывает приватный танец не с Вероникой, а с Зоей.

Ренат, красивый молодой татарин, страстный и одновременно сдержанный. Лишнего не говорит, только комплименты. И на свидание он ее не приглашал, Вероника это придумала.

Уже дома, в душе, Зоя, наслаждаясь теплой водой и ароматами шампуня, размышляла о том, какой странной жизнью она живет. Всю жизнь мечтала быть танцовщицей и радовать людей красотой танца, а сама показывает под музыку все части своего тела, вызывая в мужчинах желание, обманывая их надежды, дразня их. И получает за этот обман деньги.

Быть может, она бы и не задумывалась над этим и спокойно работала, добывая деньги на беременность и роды, на квартиру и все необходимое, если бы сама в ту ночь, когда они с Шорохоффым сбежали из арт-галереи, не испытала сильнейшее желание. Она вдруг почувствовала, как мозг ее отключается и вместо него в голове закипает какая-то сладкая лава, сжигающая разум и распаляющая тело. Причем желание было направлено именно на Шорохоффа, мужчину, которого вряд ли кто мог назвать сексуальным. Ни прекрасного молодого тела, ни накачанных мышц, ничего такого, что должно нравиться девушкам.

Шорохофф был, конечно, не стар, и тело его было молодым и здоровым. Он был худощав, белые руки его были покрыты шелковистыми черными волосами, ноги – тоже. Но даже если бы его кожа была разрисована разными красками и покрыта чешуей, она все равно бы желала его. И объяснить это чувство к нему Зоя не могла.

Да, она боготворила его как писателя, ей всегда казалось, что ей хватило бы счастья просто находиться рядом с ним, сидеть, скажем, с ним на одном диване и разговаривать, философствовать, размышлять о жизни, расспрашивать о его романах, жизни, рассказывать о себе (хотя и рассказывать-то особо было не о чем), но почему же тогда, оказавшись в одной с ним компании в галерее и почувствовав лишь легкое прикосновение его руки на своей, Зоя потеряла разум? Почему Захаров, очень приятный мужчина, который проявлял к ней внимание и был увлечен

ею, как она полагала, не вызывал у нее вообще никаких чувств? Разве что покуражиться над ним, поиграть в кошки-мышки. А вот с Шорохоффым захотелось сесть в самолет и улететь на острова, где провести с ним всю оставшуюся жизнь. Откуда вдруг такое облако счастья, куда она провалилась с головой, как в сугроб?

А как он был нежен…

Она вышла из ванной в махровом халате, с тюрбаном из полотенца на голове, прилегла на диване, вытянув ноги. Кровь быстро бежала по жилам, словно по инерции, забыв вернуться в свое привычное состояние, темп. Зоя закрыла глаза – все вокруг сразу стало красным, как в кабинете, где она танцевала приватный танец. Бесстыдный танец.

Она замотала головой. Надо бы принять снотворное и уснуть. Но снотворное нельзя. Малышу это не понравится.

Она села за стол, открыла ноутбук. Набрала «Шорохофф». Картинки. Появилось великое множество обложек его книг, изредка попадались его портреты, но все какие-то несерьезные, словно вырезанные из контекста кино- или фото-коллекций. Вот Шорохофф за ноутбуком в своем парижском кабинете, слева от него большое окно с белыми решетками, а за ними – зелень сада. Или в парке на скамейке сидит с книгой в руках и читает. Такой неземной, красивый, элегантный, в серых брюках и песочного цвета пуловере. Где это он? А, в Лондоне. Ну да, его часто приглашают на какие-то конференции, встречи. О нем снимают документальные фильмы. Журналисты следят за его жизнью. А вот пожалуйста, полноватая блондинка – его жена Маша Шорохофф. Вот просто Маша. Никто. Алкоголичка. И далеко не его муза. Вышла за него замуж, когда он был студентом-филологом, и вот, повезло же, стала женой известного писателя, автора знаменитого романа «Стеклянная гильотина», переведенного почти на двадцать иностранных языков. А на гонорары от его спектакля «Реинкарнация поневоле», который идет в Париже, эта самая Маня покупает дорогущий виски или ром и напивается в их парижской квартире. Дура. Ведь могла бы воспользоваться своим положением (имеет возможность не работать!) и заняться творчеством. Зачем пить, когда можно, к примеру, рисовать, писать пьесы или рассказы, стихи, да хоть лобзиком выпиливать! Еще раз дура.

И детей у них нет. Что уж совсем непростительно. У такого человека, как Шорохофф, непременно должно быть потомство.

Вспоминать о ночи, что они провели вместе, Зоя заставляла себя фрагментами, какими-то короткими кадрами, чтобы не распахнуть все ворота сразу, а понемногу, небольшими порциями, желая оставить все самое важное, что заставляет так биться сердце, на потом. Какие-то его слова, комплименты, вопросы… Прикосновения – нежные, а иногда властные, неожиданные по своей силе, и следующие за ними ее ощущения. Скромность и нескромность. Сдержанность и пламенеющая раскованность. Страсть, переливающаяся разными оттенками, когда тебя бросает то в жар, то в холод… И боль, слаще которой ничего нет.

Конец ознакомительного фрагмента.