Проклятие любви
Шрифт:
– Следует ли мне приказать, чтобы для нее принесли стол, или велеть им увести ее? – шепотом спросил он. – Она выглядит так, будто ее сейчас стошнит.
Эйе колебался. Мериатон поставила кубок на ступеньку рядом с собой и, взяв диадему обеими руками, водрузила ее себе на лоб. Стражники свиты посмотрели на Хоремхеба, который было приподнялся, и Мериатон сразу же повернула к нему голову.
– Вас, придворные, кажется, не беспокоит, с каким демоном вы обедаете, – произнесла она заплетающимся языком, вставая. – Вы все знаете, что сделал верховный военачальник. Его присутствие здесь придает кислый вкус вашему вину и отравляет ваши кушанья, но вы разговариваете и смеетесь, будто это не имеет значения. О, будущий царь, – обратилась она к Тутанхатону, не отводя глаз от Хоремхеба, – чьи руки невидимо обовьются вокруг твоих рук, когда ты поднимешь крюк, цеп и скимитар? Мы сделались проклятым народом! – Она повысила голос, и он разнесся эхом, отразившись от темного потолка, ее обнаженные руки были подняты вверх, и кулаки сжаты.
Хоремхеб встал и начал спокойно приближаться к ней.
– Царица, тебе нужно поспать, – успокаивающим тоном произнес он. – Ты утомлена.
Повернув к нему обезображенное лицо, она принялась плакать. Она расставила ноги, чтобы сохранить равновесие. От нее разило вином, немытым телом и неосушенными слезами, но поблескивающая кобра на лбу придавала ей достоинства.
– Утомлена? – неприятным голосом сказала она. – У меня вырвали сердце, а ты осмеливаешься стоять здесь передо мной и богохульствовать? Интересно, о чем думает твоя жена, лежа в объятиях богоубийцы? А мои руки пусты. Пусты!
Слезы душили ее. Хоремхеб подхватил ее, когда она чуть не свалилась на пол. Он отдал приказ, и ее служанки взяли ее под руки и вывели из залы. Рыдания постепенно утихли.
Никто в зале не осмеливался смотреть по сторонам, стояла тишина, слышалось только тихое клохтанье гуся, который пощипывал яшмовую сережку Анхесенпаатон. Тутанхатон сильно побледнел. Наконец он поднялся, и тут же застывшие гости ожили, распростершись перед ним ниц. Мальчик покинул помост вместе со своей свитой и исчез. Ради приличия Хоремхеб побыл еще немного, беседуя с Нахт-Мином и другими офицерами, чьи столики стояли рядом с его собственным, все время чувствуя на себе откровенно напуганные взгляды придворных. Он пожелал доброй ночи жене и друзьям и нырнул в темноту коридора, ведущего к покоям царицы.
Стража Мериатон вежливо попыталась не впустить его. Как их начальник, он мог просто оттолкнуть их с дороги, но он говорил с ними терпеливо и благоразумно, сознавая их безотчетный страх, и, в конце концов, они пропустили его. У дверей опочивальни Мериатон ему снова преградили путь ее вестник и управляющий. Он безропотно ждал, пока управляющий ходил справляться, позволено ли будет ему войти. Хоремхеб ожидал, что ему откажут, но вскоре его проводили в покои, которые прежде занимала Нефертити. Она еще незримо присутствовала в комнате. Ее изображение надменно улыбалось со стен, прекрасное и величественное под тяжестью солнечной короны. Ее золотые руки, унизанные кольцами, еще совершали подношения Атону, пока ее супруг подносил анх – ключ жизни – к ее улыбающимся губам, и сам Атон касался ее своими лучами. Все это уже принадлежало бесконечно далекому прошлому. Хоремхеб медленно прошел к внушительному ложу с ножками в форме львиных лап и рамой, украшенной сфинксами. Маленькая фигурка, кажущаяся совсем крошечной на огромном ложе, наблюдала за ним. Он поклонился.
– Почему ты позволила мне прийти? – спросил он.
– Ты не почитаешь меня как свою царицу, – устало отозвалась она. – Если бы ты почитал, ты бы подождал, пока я заговорю первой. Но пока Тутанхатон не коронован, я еще царица Египта. Не знаю, почему я позволила тебе прийти. В любом случае, не думаю, что смогла бы остановить тебя, убийца.
Она говорила громче и более внятно, Хоремхеб подумал, что ее, должно быть, вырвало вином.
– Божественная, ты знаешь, что твой отец уничтожил Сменхару задолго до того, как это сделал я, – спокойно ответил он. – Мне не следовало приходить к тебе сегодня. И мне не нужно оправдываться перед тобой. Ты была его женой. Ты лучше меня знаешь, как он стал все больше и больше походить на твоего отца. И он тоже знал это.
– Это не причина, чтобы убивать его.
Она лежала неподвижно, свободно положив на покрывало бледные руки, ее щеки были еще мокрыми, и Хоремхеб вдруг осознал, что она уже не молода. В его сознании она оставалась девочкой, которая встретила Сменхару в Ахетатоне, – спокойная, улыбчивая дочь Атона. Она с презрением посмотрела на него снизу вверх.
– Ты можешь не оправдываться передо мной, Хоремхеб, но будь уверен, что Атон уже осудил тебя. Сменхара сделал бы все, что ты от него хотел, если только ты оставил бы нас в покое. – Ее голос дрожал. – Но ты отнял у нас единственный шанс на счастье.
– Было уже слишком поздно, – грубо прервал он. – И ты тоже это знаешь, царица. Сменхара намеренно препятствовал мне. Он также препятствовал и Эйе. Он хотел, чтобы его оставили в покое в то время, когда Египет нуждался в исцеляющей силе бога. – Не спросив позволения, он присел на край постели. – Через несколько дней его похоронят. Я даю тебе право выбирать, Мериатон. Я не хочу причинять тебе вред. Ты можешь закрыть свой рот и спокойно жить здесь. Человеческая память коротка. Если ты не замолчишь, мне придется сослать тебя.
– Египет уже не исцелить, если какой-то вельможа может угрожать богине и оставаться безнаказанным, – прошептала она. – Ты не думал об этом, военачальник? Несмотря на власть, которую ты постепенно прибираешь к рукам, пропасть между нами непреодолима. Ты веришь, что для меня имеет значение – буду я продолжать жить или нет, но твои угрозы бессмысленны. Мне все равно. Это делает меня опасной, не так ли?
Трогательный вызов, прозвучавший в ее словах, взволновал его. Взяв ее холодную руку, он проговорил:
– Вначале, царица, я был другом твоего отца. Мы все были его друзьями. Мы жаждали перемен. Осирис Аменхотеп правил слишком долго. Но твой отец подпал под странные чары и привел нас к краху. Мы стали людьми, которые делают то, что должны делать, и не задумываются о моральной стороне своих деяний. Вот что твой отец сотворил с нами. Твой бог-муж был таким же. Я хотел бы, чтобы ты это поняла.
Мериатон не отняла своей руки, но она лежала в его руке безжизненно.
– Ты сделался порочным и еще не осознаешь этого, – прерывающимся голосом произнесла она, отвернувшись. – У меня даже нет ребенка от него, чтобы он напоминал мне о нем, когда пройдут годы.
Хоремхеб вздохнул и поднялся.
– Мне жаль. Ахетатон стал гробницей для всех наших надежд. Только в другом мире могут исцелиться все наши раны.
– Ты лицемер. Да горят твои слова у тебя в глотке и обжигают твои лживые уста! – Она неистово взмахнула рукой.
Он поклонился и быстро зашагал к двери. Такие речи, размышлял он, лучше подошли бы ее матери. Ее проклятия остались крошечным пятном холода в его сердце.
Мутноджимет не спала, когда, наконец, он устало закрыл за собой двери своего дома. Она лежала на ложе в ночной сорочке со свежеотмытым лицом и развлекалась, наблюдая за возней своих карликов. Когда Хоремхеб вошел, они поспешно выкатились из комнаты.