Проклятие Пифоса
Шрифт:
Кормовая часть большого зала все еще была перекрыта. Слугам, которым требовалось работать в этой части корабля, приходилось плутать по лабиринту обходных путей, чтобы добраться до постов. Кое-где в зале пламя опалило стены, безнадежно испортив убранство. Отдельные блоки казарм были полностью уничтожены. Рваные раны на погнутом металле обезобразили своды зала. Пол расчертила паутина трещин, отдельные участки просели и обвалились. Каншелю пришлось перепрыгнуть полдюжины крупных расщелин, чтобы добраться до срединной секции зала.
При всей разрухе в этой главной артерии корабля продолжала кипеть деятельность. Слуги Железных Рук
И вот Мануса не стало. X легион обескровлен. «Веритас феррум» летел вперед, но никто не знал, куда именно. Хотя слугам не полагалось знать о целях странствий их кораблей, Каншель слышал толки, что легионеры и сами не знают своей цели. Об этом говорили редко, шепотом и с нескрываемым ужасом. Люди не злились — они были напуганы и стыдились того, что предаются подобным идеям. Но сколь бы сильное чувство вины их не одолевало, единожды произнесенная вслух мысль прочно завладела их жизнями. Сам Каншель не верил этой болтовне. Но, услышав ее, он уже не мог избавиться от вопросов.
Приближаясь к центру зала, Каншель замедлил шаг. Впереди собралась группа из нескольких десятков людей, образовавшая тесный круг. Потоки занятых работой слуг с обеих сторон обтекали группу, как вода обтекает камень. Каждые несколько секунд кто-нибудь из проходивших мимо останавливался на мгновение, присоединяясь к собранию. Другие же бросали на выстроившихся кольцом людей полные презрения взгляды. Георг Паэрт, человек-стена, трудившийся в машинном отделении, брезгливо фыркнул, проходя мимо. Поравнявшись с Каншелем, он широко ухмыльнулся.
— Не дай им испортить тебе аппетит, — посоветовал исполин.
— Постараюсь, — буркнул Каншель, но Паэрт уже двинулся своей дорогой.
Группа преграждала Каншелю путь к обеденным столам. Сперва Иерун подумал о том, чтобы подождать, пока собрание не закончится. Но он буквально умирал от голода, а всего через несколько минут ему нужно было отправляться на ремонтные работы. Поэтому он двинулся наперерез людскому потоку к краю зала, обходя группу по широкой дуге. Но не успел слуга сделать и пары шагов, как кто-то позвал его по имени. Поморщившись, он обернулся. Агнесса Танаура отделился от группы и махала ему рукой. Каншель тяжело вздохнул. Что ж, быть посему. Лучше уж встретиться с ней сейчас, когда у него есть веские основания по-быстрому со всем покончить, чем ждать, когда она зажмет его в углу на пути со смены.
Он подошел к ней в очереди на кухню. Горячие пайки выдавались из раздатчика в середине зала, окруженного длинными высокими железными столами. Никаких скамей не было. Люди быстро ели стоя и сразу же отправлялись дальше по своим делам.
— Я видела, как ты следил за нами, Иерун, — сказала Танаура.
— Ты видела, что я заметил вас. Это не одно и то же.
— Верно. Смотреть со стороны — вовсе не то же самое,
Каншель с трудом подавил стон. Танаура никогда не славилась тонким подходом. Как всегда, она высматривала его целенаправленно. Даже самый невинный разговор с ней казался настоящим допросом. Ее ясные серые, под цвет коротких волос, глаза сверкали хищной осмотрительностью. Танаура была одной из старейших слуг на «Веритас феррум», но сколько именно ей лет, Каншель не знал. Жизнь прислуги тяжела и быстро изнашивает тело. Друзья Каншеля, с которыми он вместе рос, из-за непосильной работы сейчас выглядели скорее его родителями, нежели ровесниками. Сама Танаура всю жизнь трудилась на совесть и своей внешности ничуть не стыдилась. Ни сам Каншель, ни кто-либо из его знакомых не могли вспомнить того времени, когда ее не было где-то рядом. Для всех слуг на корабле она стала общей матерью — рады тому были ее многочисленные воспитанники или нет.
— Агнесса, — устало произнес Каншель, — мы уже говорили об этом.
Женщина ласково положила руку ему на плечо.
— И будем говорить. Тебе это нужно, даже если ты сам так не думаешь.
Иерун мягко убрал ее руку.
— Что мне нужно, так это немного еды. А после вернусь к своим обязанностям.
— О да, работы тут много. Так многое нужно восстановить, но не все можно сделать руками и инструментами. Нашей силе тоже требуется обновление.
Каншель заворчал. Он терял терпение. Воодушевленный после встречи с Гальбой, он не собирался терпеть ее бредни и чувствовал, что может дать женщине отпор.
Он взял свой поднос с едой. Склизкая лепешка из переработанного протеина и квадратный ломоть из спрессованных растительных веществ — базовый набор для поддержания жизни и необходимой работоспособности человеческого организма. Каншель двинулся к столу и, с лязгом опустив поднос на металлическое полотно, принялся разрывать паек на тонкие полоски.
— Не видишь, чем я занят? — фыркнул он, ожесточенно пережевывая и проглатывая пищу. — Я как раз восстанавливаю свою силу.
Слуга встретился глазами с Танаурой и, к собственной гордости, выдержал ее взгляд, не моргая.
— Мою настоящую, полезную силу. А эти ваши суеверия — слабость.
— Как же ты заблуждаешься… Чтобы признать, что у нас есть свои пределы и слабости, нужна смелость. Нужна сила. Мы должны обратиться к Отцу Человечества за помощью. «Лектицио Дивинитатус»[1] учит нас…
— Идти против самого учения Императора, ибо призывает боготворить его! Эта логика вздорна. Недаром она под запретом.
— Ты не понимаешь. Для Императора отрицание Его божественности — испытание. Оно напоминает нам, чтобы мы отвергали всех ложных богов. Но, когда мы низвергнем все идолов, что притязают на божественность, останется один истинный бог. Это парадокс, но мы должны постичь его. Преодолев свои сомнения и открыв душу, ты обретешь покой.
— Я не ищу покоя, — огрызнулся Каншель. — И никому не следует. Это недостойно тех, кем мы являемся.
— Ты и в самом деле не понимаешь. Если бы я только могла показать тебе, какой силы требует вера, ты бы понял, насколько не прав.
Каншель покончил с едой.
— Но этого не будет, верно?
— Все может быть. — Из кармана своей заношенной куртки Танаура вынула потрепанную книжку и приложила ее к груди Каншеля. — Прошу, прочти это.
Иерун отмахнулся от книги, словно обжегшись.