Проклятие победителя
Шрифт:
Она затерялась среди теней.
И случилось чудо. Как будто гэрранские боги обратились против собственного народа. Никто не заметил, как Кестрель кралась вдоль стен, не услышал, как треснул лед в луже под ее ногой. На ее пути не попалось поздних прохожих, которые распознали бы в ней валорианку. Никто не увидел дочь генерала. Кестрель благополучно добралась до гавани и вышла на причал… где ее ждал Арин.
Он выдыхал облачка пара на морозном воздухе. Его волосы взмокли от пота. Преимущество, которое было у Кестрель на конной тропе, в итоге не помогло. Арин мог, не прячась, пробежать через город, в то время как ей пришлось красться темными переулками.
Их взгляды встретились, и Кестрель почувствовала себя совершенно безоружной. Но ведь у нее было оружие. У Арина, судя по всему, не было. Ее рука невольно потянулась к острому краю самодельного кинжала.
Арин увидел ее движение, и на лице его отчетливо отразилась острая обида, а сама она с такой же ясностью и остротой осознала, что не сможет поднять на него оружие.
Он выпрямился. Его взгляд изменился. До этой секунды Кестрель не понимала, что он смотрел на нее с отчаянием. Она распознала безмолвную мольбу в печально опущенных уголках губ лишь тогда, когда это выражение уже сменилось другим. Он будто разом постарел.
Арин отвел взгляд, потом снова посмотрел на нее, но уже иначе, как будто Кестрель слилась с причалом, на котором он стоял, обратилась в парус на мачте, стала быстрой темной водой — как будто ее здесь не было.
Он отвернулся, вошел в ярко освещенный дом, где жил новый начальник порта, и захлопнул за собой дверь.
На мгновение Кестрель застыла, а затем побежала к рыбацкой лодке, которая стояла в отдалении. Она надеялась, что ей удастся отчалить, не попавшись на глаза морякам на других судах. Прыгнув в лодку и быстро осмотревшись, не обнаружила в крошечной каюте никаких припасов. Потом подняла якорь и отвязала лодку от причала. Она знала, что в это самое мгновение Арин разговаривает с начальником порта, отвлекая его и давая ей время для побега. Для побега зимой. Без воды и еды. Почти без сна, если она надеется выжить в путешествии, которое займет не менее трех дней.
По крайней мере ветер сильный. «Мне повезло. Повезло». Она взяла курс на столицу.
Когда лодка вышла из залива, а городские огни потускнели и растаяли вдали, Кестрель уже не видела берег, но она умела ориентироваться по звездам, которые сегодня были ясными и яркими, точно высокие ноты, сыгранные на белых клавишах.
Она плыла на запад, ни минуты не сидя без дела, закрепляя канаты и позволяя ветру наполнить парус. Отдыхать было некогда. Если Кестрель присядет отдохнуть, то замерзнет, будет мучить себя печальными мыслями или заснет. Тогда ей может присниться сон о том, как Арин ее отпустил.
Она знала, какие слова скажет, когда достигнет столицы: «Я леди Кестрель, дочь генерала Траяна. Гэррани захватили полуостров. Скорее отзовите моего отца с востока и отправьте его подавить восстание. Скорее».
На рассвете небо горело насыщенными цветами. Кестрель размышляла о том, что розовый холоднее оранжевого и желтого. Потом осознала, что думает о какой-то ерунде. В тонкой куртке она совсем продрогла и потому заставляла себя двигаться. Ее руки обветрились, во рту пересохло. Жажда и холод мучили ее гораздо больше, чем голод и усталость. Она знала, что без воды ей долго не продержаться. Но разве ее не приучали с детства переносить подобные тяготы?
Кестрель вспомнила лицо Арина в то мгновение, когда потянулась за ножом, и тут же приказала себе забыть о нем, сосредоточившись на волнах. Лодка прошла мимо голого скалистого острова. Кестрель еще раз повторила про себя слова, которые скажет через два дня, когда прибудет на место, если ветер не исчезнет.
Но ветер исчез. На вторую ночь паруса обвисли, и лодка начала дрейфовать. Кестрель пыталась не смотреть на небо. Звезды были скрыты за облаками, но время от времени ей все равно чудился их блеск.
Она слабела. Жажда была мучительной. Обыскав каждый уголок каюты, Кестрель надеялась найти где-нибудь флягу с водой, но ей попались лишь жестяные кружка и ложка. Тогда она решила спать до тех пор, пока не поднимется ветер. Закрепив паруса, Кестрель отрезала два куска бечевки, соорудила что-то вроде колокольчика из кружки и ложки и подвесила на мачту. Если ветер поднимется, ее разбудит звон.
Потом она вернулась в каюту. Стояла тишина. Ни ветра, ни волн. Лодка даже не покачивалась. Кестрель сосредоточилась на этом безмолвии и представила, как в нем, точно в чернилах, тонут все ее чувства и мысли.
Она заснула.
Это был рваный, неспокойный сон. В ее сознании бесконечно вертелись слова, которые она должна сказать, когда доберется до столицы. Перед ней вновь и вновь вставали образы: Арин сжимает в руке пучок травы, окровавленный меч, ее собственную руку. Она гнала их от себя, бежала от воспоминаний о его прикосновениях. Но они каплями выступали на поверхности ее сознания, собирались в узоры, точно жидкие драгоценные камни; выпадали, как роса; улетали и возвращались еще более насыщенными, как возвращаются пары спирта при перегонке.
Во сне Кестрель говорила себе: «Арин отпустил тебя потому, что валорианское вторжение неизбежно. Так он хотя бы примерно знает, когда его ожидать».
Кестрель услышала музыку, музыка назвала ее лгуньей.
«Лгунья», — вторил колокольчик.
Он все звенел и звенел, и наконец Кестрель проснулась и выбралась из каюты. Ложка стучала о кружку. Над головой раскинулось ядовито-зеленое небо. Приближался зеленый шторм.
Волны захлестывали палубу. Кестрель привязала себя к штурвалу. Ей оставалось лишь держаться, смотреть, как ветер рвет паруса, и надеяться, что ее все еще несет на запад. Лодка качалась на волнах, то и дело заваливаясь на бок.
«Арин отпустил тебя, чтобы ты умерла в пути».
Но даже в таком состоянии ее разум не верил в это.
Кестрель снова повторила заученные слова, соткала из них полотно, точно рабыня. Она проверила это полотно на прочность, прощупала волокна и поняла, что не сможет этого сказать.
И не скажет.
Она поклялась богами, которым молился Арин, что никогда этого не скажет.
Когда ветер утих, Кестрель почти ничего не видела, но почувствовала, как нос лодки зарылся в песок. Потом раздались голоса: она услышала валорианскую речь.