Проклятие рода Лёвеншёльдов
Шрифт:
Он дернулся так резко, что она чуть не упала.
– Вот, значит, в чем причина… ты отказала Шагерстрёму, потому что рассчитывала стать женой настоятеля или епископа… Да?
Она посмотрела на него странно, будто только что проснулась.
Ну да, что же еще… скорее всего, и вправду задремала и во сне выдала свои тайные планы. Но… почему она молчит? Считает, что его вопрос не требует ответа?
– Я спрашиваю – почему ты отказала Шагерстрёму? Хотела стать женой епископа?
Ее щеки порозовели, но она по-прежнему молчала.
Он так и знал! Раскаленная кровь Лёвеншёльдов
– Я еще раз спрашиваю… ты меня не слышишь? Ты отказала Шагерстрёму, чтобы стать женой настоятеля или епископа?
Шарлотта резко вскинула голову. Он оцепенел – такой холодной яростью налились ее глаза.
– Само собой. Разумеется, – презрительно процедила она.
Он встал. Ответ подкосил его, но он неимоверным усилием воли постарался скрыть удар. Незачем показывать свою боль такому испорченному созданию, как Шарлотта. Но все же, чтобы потом себя не упрекать, он сделал еще одну попытку вернуть заблудшую овцу на путь истинный.
– Дорогая Шарлотта… нет слов, чтобы выразить мою благодарность за твою искренность. Теперь я понял, что для тебя важнее всего суетный внешний лоск. Беспорочная жизнь, верное служение Иисусу, моему Учителю, для тебя не имеет никакого значения.
Мягкие, кроткие слова. Он с нетерпением ждал ответа.
– Дорогой Карл-Артур, твои несравненные достоинства невозможно переоценить, и я их прекрасно осознаю и ценю. Хотя, конечно, не ползаю перед тобой в пыли, как тетки в нашей церкви. Они чуть не дерутся за право поцеловать твою беспорочную руку.
А вот это уже грубость.
Шарлотта хотела уйти, но он схватил ее за руку и удержал. Этот разговор нельзя повесить в воздухе, он должен расставить все точки над «i».
Когда Шарлотта съехидничала насчет теток в церкви, он вспомнил слова фру Сундлер, и злость заклокотала в душе с новой силой.
И опять открылась дверь в тайный сад души с бесконечными гроздьями убедительных и ярких слов.
И заговорил он так же – ярко и убедительно. Он обличал ее пагубное пристрастие к мирскому, ее гордыню, ее жалкое тщеславие.
Но она его не слушала.
– Это, наверное, из-за своей мерзости и зловредности я отказала заводчику, – холодно напомнила она.
Какое бесстыдство!
– Боже мой, что за испорченное создание! Ты же сама призналась, что отказала ему потому, что быть женой настоятеля или епископа почетней, чем женой заводчика, пусть даже очень богатого.
Но в душе его вдруг зазвенела тревожная струнка. Зачем он это говорит? Он же прекрасно знает, как горда Шарлотта. Она ни за что не станет оправдываться – пусть думают, что хотят.
Но он уже не мог остановиться. Каждое слово Шарлотты только подтверждало ее глубокую внутреннюю испорченность. Только послушайте, что она ему сказала!
– Милый Карл-Артур, стоит ли относиться всерьез к каждому моему слову? Я пошутила. Ты же сам прекрасно знаешь: ни настоятелем, ни епископом тебе не стать. Не по зубам.
Он и до этого чувствовал себя оскорбленным, но теперь просто ослеп от ярости. Он уже не прислушивался к осторожно тренькающей в глубине души струнке – остановись, пока не поздно… У него задрожали руки, кровь пульсировала в ушах тяжелыми, шумными ударами. Эта женщина доведет его до сумасшествия.
Карл-Артур понимал, что ведет себя странно: голос срывается на крик, он воздевает руки к небу, точно призывая громы и молнии обрушиться на ее голову. Странно, более чем странно, а может, и смешно, но он не делал ни малейшей попытки взять себя в руки. Омерзение – вот верное слово; она вызывает у него омерзение. Такое омерзение, что слов недостаточно. Он чувствовал яростную необходимость подтвердить жестами то, что испытывает.
– Твоя низость не знает границ! – едва ли не завизжал он. – Я вижу тебя насквозь! Никогда, слышишь, никогда я на тебе не женюсь! Это означало бы пасть в ту же бездну низости и испорченности!
– Все же какая-то польза была и от меня, – холодно усмехнулась она. – Если бы не я, тебе бы не видать звания магистра и доктора философии как своих ушей.
После этой ехидной фразы в нем что-то произошло. Его ответ удивил его самого. Словно бы вместо него говорил кто-то посторонний, а он с недоумением слушал страшные и обидные слова.
– Вот оно что! Фрекен Шарлотта хочет сказать, что она ждала меня пять лет и теперь я обязан на ней жениться? Как бы не так! Я женюсь только на той, на кого мне укажет Бог!
– Не тебе говорить о Боге, – тихо сказала Шарлотта. – Бог милостив и справедлив.
Он поднял голову, отчаянно вскинул руки и молитвенно посмотрел на небо, словно старался увидеть – не подаст ли Господь ему знак?
– Да, да, да! Пусть Бог выберет мне невесту. Так и будет. Я женюсь на первой же встречной незамужней женщине!
Шарлотта вскрикнула, сделала шаг к нему, схватила судорожно поднятые руки и попыталась их опустить:
– Нет, Карл-Артур! Карл-Артур! Опомнись!
– Не подходи ко мне! – пронзительно закричал он.
Представьте только, она не поняла силу его гнева. И даже попыталась его обнять.
Он издал вопль отвращения и оттолкнул ее с такой силой, что она споткнулась и села на земляную ступеньку. И помчался куда глаза глядят.
Разносчица из Даларны
Когда Карл-Артур впервые увидел усадьбу проста в приходе Креста Господня, ему пришла в голову мысль: именно так и должна выглядеть усадьба сельского священника – мирно и гостеприимно. Но при этом внушать почтение. Усадьба стояла довольно близко к тракту, к ней вела аллея, обсаженная вековыми, как и полагается в старинных имениях, липами. Зеленый забор, внушительные ворота и белая резная калитка, через которую можно видеть круглую клумбу, посыпанные гравием дорожки и длинный, выкрашенный красной фалунской краской двухэтажный дом с двумя одинаковыми флигелями: справа – для пастора-адъюнкта, слева – для семьи арендатора.
19
Даларна – историческая провинция в центре Швеции, к северо-востоку от Вермланда.