Проклятие рукописи
Шрифт:
Но не успел он повернуться спиной к строгому фасаду церкви Сант Амбронджо с великолепным атриумом и колокольнями с двух сторон, как его мысли вновь возвратились к возмутительнице его душевного покоя — пятнадцатилетней Катарине.
Девять месяцев назад по воле судьбы и герцога Галеаццо Марии он оказался с братом Никколо в Милане. Им предоставили для проживания и работы дом недалеко от площади Дуомо. Первое время герцог требовал еженедельного отчета о том, как идет работа над манускриптом Папы Сильвестра II, а через месяц его интерес остыл, и он уже изредка о них вспоминал. Никколо, изучивший жестокий и злопамятный нрав герцога, не сомневался: через отведенное время герцог призовет их, и если не будет результата, то это может для них очень плохо закончиться. Он сидел над манускриптом с утра до ночи, но работа практически стояла на месте — требовалось знание магических терминов, кабалистики. Поэтому Николо через несколько месяцев упорных поисков нашел чернокнижника Бертольдо Муни, скрывающегося от инквизиции, и привлек к работе, пообещав защиту герцога. В это время в Риме прошло несколько громких процессов над колдунами и чернокнижниками, которые были переданы светской власти и сожжены на Кампо ди Фьори [10] . Несмотря на все старания Никколо и Бертольдо, работа продвигалась медленно, так как для совершения обрядов требовались магические предметы и, чтобы их изготовить, нужно было время, а главное — знания. Томмазо, совсем не разбиравшегося в магии и воинственно настроенного по отношению к чернокнижнику Бертольдо, Никколо благоразумно отстранил от работы, чем оказал тому большую услугу, но и обрек на безделье.
10
Площадь Цветов.
Вот тогда Томмазо, ведший многие годы полумонашеский образ жизни, в солнечный жаркий день возле церкви Сант Амбронджо случайно познакомился с молоденькой девушкой, назвавшейся Катариной Ландриано. Еще при первой встрече он невольно залюбовался нежным юным созданием в платье из темного дамасского шелка с длинными рукавами и широкой юбкой, ниспадавшей мягкими свободными складками. Ее хрупкий стан охватывал туго зашнурованный корсет с глубоким вырезом, открывающим длинную нежную шею. Ее светло-золотистые волосы были забраны сеткой, украшенной жемчугом. На ножках красовались изящные парчовые туфельки, гармонировавшие с цветом волос. Взглянув на ее свежее личико с искрящимися весельем голубыми глазами, Томмазо почувствовал, как его сердце затрепетало. Их беседа, начавшаяся с нескольких ничего не значащих фраз, вскоре оживилась, вызвав обоюдный интерес.
Катарина о себе рассказывала уклончиво, лишь проговорилась, что живет вдвоем с матерью, Лукрецией Ландриано, в расположенном поблизости палаццо. Следующий день они провели вместе на конной прогулке по окрестностям Милана. Томмазо, взрослому мужчине, было легко и интересно с этой пятнадцатилетней девушкой, и он с нетерпением ожидал следующей встречи, которая вскоре состоялась, а за ней еще одна, и еще. Некоторая таинственность ощущалась в поведении этой девушки — она запретила ему появляться возле ее палаццо, пообещав через свою служанку запиской сообщать о следующей встрече. Они виделись в основном за пределами Милана, иногда даже наведывались в лежащие неподалеку соседние города. Катарина любила шумные, веселые праздники простолюдинов, с танцами на площадях, многолюдными шествиями, а если устраивался фейерверк, то она от радости даже подпрыгивала на месте.
Вскоре Томмазо почувствовал, что его безудержно тянет к этой юной девушке, что ее образ преследует во сне и наяву и лишь общение с ней приносит спокойствие и радость. В связи с переходом на службу к герцогу его карьера в Риме бесславно закончилась, и теперь было небезопасно там показываться. Но, готовый ко всяким превратностям судьбы, на этот раз он ничего не потерял, так как предпочитал свое богатство переводить в золото и драгоценные камни и хранил их в надежном месте. Томмазо стал все настойчивее думать о женитьбе, представляя в качестве своей избранницы эту пятнадцатилетнюю прелестницу. Решив жениться, он стал присматривать себе дом в Милане. А однажды, во время очередной конной прогулки, когда они решили передохнуть и подкрепиться припасами на чудесной зеленой лужайке, он решился и признался ей в своих чувствах. Она позволила себя поцеловать, однако сразу же с девичьей непосредственностью сообщила, что обручена и вскоре состоится ее свадьба, но жениха она не любит. Томмазо от горя чуть было не окаменел, а она, глядя на его огорченное лицо, рассмеялась и привлекла ухажера к себе:
— Я появилась на свет в результате любви, а не брачного союза. И пусть браки совершаются на небесах, но любим мы лишь на земле!
Обезумевший Томмазо целовал ее лицо, шею, говорил слова любви, а она не сопротивлялась и отвечала ему тем же и, лишь когда его рука попыталась забраться под юбки, резко отстранилась. Томмазо взял себя в руки и, тяжело дыша и боясь посмотреть на нее, промолвил:
— Обручение — не венчание. Все можно переиначить. Даже если бы ты была обвенчана, и тогда можно было бы все решить — у меня хорошие связи в Ватикане, могу дойти даже до Папы… Скажи только «да»… — Он был готов сам поверить тому, что говорил. Словно и не было его вины перед Папой, расположение которого теперь завоевать было непросто.
— Нет, — произнесла Катарина, и от этих слов у Томмазо сердце чуть не разорвалось пополам.
Он встал, пошатываясь, задыхаясь, и вмиг чудесный солнечный день померк в его глазах. Катарина догнала его и нежно обняла.
— Я говорю «нет», потому что не желаю твоей смерти. Ведь мой жених — Джироламо Риарио, любимый племянник Папы Сикста IV.
Томмазо вздрогнул.
— Выходит, ты…
— Да, я незаконнорожденная дочь герцога Галеаццо Марии и Лукреции Ландриано — плод их любви. Через десять дней я уезжаю в Рим готовиться к свадьбе.
Домой они возвращались молча, и у Томмазо больше не появлялась служанка с запиской от Катарины. Вскоре он узнал о пышном бракосочетании Катарины и Джироламо Риарио в Риме, на котором присутствовал сам Папа Сикст IV. Но её образ не оставлял Томмазо, мучая ночами, а днем заставляя вздрагивать всякий раз, когда он неожиданно встречал хрупкую девушку со светлыми волосами. Бессонница порождала в его голове безумные мысли, которые удавалось изгнать лишь с рассветом. Прошло уже четыре месяца со дня их последней встречи, но сердечная боль не оставляла Томмазо, не давая забыть о Катарине.
Недавно он узнал, что его любимая приехала погостить в Милан на рождественские праздники, но в этот раз остановилась не у матери, а в замке Сфорца — Кастелло Сфорцеско. Это известие удесятерило его желание видеть Катарину, но была и боязнь, что сердце не выдержит такого испытания.
В этот день он и Никколо были удостоены чести присутствовать на торжественной рождественской мессе в герцогском замке, после чего намечалось большое празднование в замке Сфорца: пир, танцы, фейерверк.
Томмазо и Николо, опаздывая, нервничали — вечером улицы города были полны нарядно одетых людей, спешивших в многочисленные церкви, и дорога у них заняла больше времени, чем они рассчитывали. Их путь пролегал через пьяцца Дуоме — Соборную площадь, мимо беломраморной громадины собора Санта Мария Нашенте, строившегося уже сто лет [11] , а до конца работы было еще далеко, несмотря на то что строительство возглавил энергичный Джунифорте Солари.
11
Строительство собора затянулось на 600 лет.
Огромный замок-крепость Сфорца из красного кирпича, четырехугольной формы, с самой высокой надвратной стройной башней Филарете и угловыми приземистыми, выдвинутыми вперед круглыми башнями из серого камня, был окружен глубоким рвом с подъемными мостами.
Стражники в кирасах, вооруженные алебардами, не по-праздничному озабоченные и строгие, проверяли прибывших на празднование гостей, не позволяя проносить оружие, — таков был приказ герцога. Проехав под аркой, Томмазо и Никколо оказались в просторном внутреннем дворе, где спешились и оставили лошадей на попечение грума. Далее их ждали следующие ворота и вновь строгая проверка стражи, и наконец они подошли к белоснежным стенам двухэтажного замка герцога Галеаццо Марии, с множеством стрельчатых арок оконных проемов на фасаде.
Месса проходила в замковой капелле, и, войдя туда, они остановились, пораженные увиденным, впрочем, как и остальные собравшиеся здесь многочисленные гости. Капелла была убрана черной тканью и представляла собой весьма удручающее зрелище. Хор — все в траурных черных одеждах — заунывно выводил песнопения из заупокойной службы; герцог также изменил своим блистающим ярким костюмам — он весь был в черном и держал в руке горящую свечу. Все это производило впечатление скорее похорон, чем праздничной службы. Но Томмазо уже не интересовало происходящее вокруг — он увидел Катарину, стоявшую чуть позади герцога, и окружающий мир перестал существовать. В переполненном зале церкви братья с трудом нашли места и присели на скамью. Томмазо пожирал Катарину глазами, придирчиво замечая перемены, происшедшие в ней: она стала бледнее, в глазах исчезли искорки веселья и, несмотря на свой юный возраст, в богатом платье она выглядела как настоящая дама. Его сердце забилось, как птица, пойманная в силки. О чудо! Она почувствовала взгляд и повернула голову в его сторону, но тут же снова смиренно потупилась, как положено замужней даме.