Проклятие тайных желаний
Шрифт:
Брать свет и отстраивать свои замки снова.
Не давать гаснуть той безумной, отчаянно живучей вере, что живет внутри.
Защищать ее всеми силами души.
Всеми. До остатка.
Быть собой там, где все иные.
Я не эльф.
Сантос дал понять, что когда-то у меня будет счастье.
Такое, которое не уменьшишь и не обесценишь.
И оно не долбаный призрак.
Оно не рассеется, как весенний снег под дождем.
Эльфы даже весну не знают, ну
Я помню все вкусы и запахи. Помню тающие сугробы и обманчивый призрак лета.
Вот-вот ухватишь тепло, но еще слишком холодно.
И над головой высоченное небо.
Легкие колет от морозного, кристально чистого воздуха.
Надежда очень похожа на весну.
Я не эльф. Когда-то я был человеком.
А потом Сантос перенес меня в другой мир и поставил управлять своим культом.
Всему научил.
Я стал его главным жрецом и его любимейшим сыном.
Уникальным, таких больше нет.
Эльфийская долбаная знать про меня в курсе. И то не все поголовно.
Правители знают, а простые эльфы даже не догадываются, что я особенное, другое существо.
Моей расе у людей нет имени.
А у меня есть поле. Оно как продолжение моей души.
Его можно убрать в ноль, а можно заполонить им любой танцевальный зал. Да хоть площадь.
Я чувствую все, чего поле касается, как будто трогаю даже не руками. Самой душой трогаю.
Полем можно убить. Я убивал.
А можно залюбить так, что любая девка множественно обкончается и не поймет, где она и с кем, в каких мирах…
И даже не поймет, кто ее трогал. Поле невидимо для эльфов.
Это власть. Безграничная, сладкая и вкусная власть.
Я постоянно вижу женщин.
Еще до того, как я стал главным у Сантоса, еще когда я был просто человеческим подростком, женщины ко мне липли.
Всякие, любого возраста, красивые и не очень. Влиятельные и властные. Неопытные и зеленые.
Я цеплял всех. Как наркотик.
Я был богат, хорош собой, имел склонности к порокам и вовсю пользовался своей популярностью.
Женщины мне врали.
Постоянно врали, чтобы притереться ко мне поближе и урвать от меня кусок пожирнее.
От души урвать или от тела урвать.
Чтобы я заласкал их до полнейшего безумия, когда теряешь себя.
Женщины такое любят.
А другие пытались выслужиться. Задобрить меня.
Завоевать. Купить меня своими тайнами и хитростями.
Я ел их всех и выбрасывал, как пустые конфетные фантики.
Я научился играть. Имел их всех и никого не любил.
Постигал тайны тела, сделал секс ясным, как рассвет.
Как кровь в моих венах.
Я сам стал сексом, вынеся столько, что другим
Однажды это кончилось.
Мне встретились женщины классом выше.
Такие, как весеннее обманчивое небо.
Одна. Затем вторая.
Душу мне перетряхнули. Разбили.
Заставили самому выметать осколки.
Я собрался заново. Стал еще крепче. Еще злее. Еще сильнее. Еще выносливее.
Сантос мне верить сказал. И я как одержимый верю.
Армела.
Она идиотка какая-то.
Какого хрена она приперлась в храм?
И какого хрена меня потянуло к воротам как раз тогда, когда она туда явилась?
Ощущение, что меня сам Сантос туда вытащил и шваркнул мордой об землю.
Вот тебе девка. Играйся.
Сантос, я уже не мальчик, чтобы вестись на какую-то странную девку.
Слушай, ты, как всегда, смеешься?! На девку-лодочницу?!
Лодочники абсолютно бесполезная херня, поскольку страна не имеет торговых связей с другой ближайшей страной.
Такая политика, тут свои нюансы.
Между странами магическая война.
Так что эти лодочники мало того, что никакие маги, так они просто обычные бездельники.
Они сидят на пляже или где они там сидят и проектируют прогулочные катерки, чтобы какие-то другие бездельники, которым не хочется плавать рыбкой, сели в лодку и чуток покатались у берега.
Эльфы вообще не слишком утруждаются работой, особенно простые.
Чем статус эльфа выше, тем обязательств у него больше.
Конечно, проблемы все себе вешают сами и добровольно.
Тут вообще свобода воли во главе каждого угла.
Я долго к этому привыкал, но в конце концов привык.
Потому и не нагнул Армелу прямо там, в подворотне.
А хотелось.
Ооочень хотелось.
Просто до безумия хотелось поддать ей по упругой заднице и отжарить так, чтобы она ходить не смогла. Только ползать.
Ничего изощренно-искушенного.
Просто смять ее, подмять под себя и до боли втискиваться в ее рот.
Губами. Языком. Членом.
Болезненно, как одержимый. Как живой.
«Эй, жрец» было мне кипятком по нервам. Под кожу. Иглой в мозг.
Так не смели говорить даже те, кто приходили меня убивать.
Армела такая дерзкая или просто поехавшая?
Ну, растерялась, испугалась меня?
Да ни хрена подобного.
Она меня не любит. Может, даже ненавидит.
Как я от этого отвык. Меня никто уже из женщин не ненавидит лет… не считал, сколько.
А у этой пухлые губы. И она пахнет земляникой.
Орет, беснуется, прямо в лицо мне говорит такое, что хочется зажать ей рот ладонью.