Проклятие виселицы
Шрифт:
Элену так увлекли её планы, что она даже не заметила маленькую рыжую лису, стоящую неподалёку, среди деревьев. Лисья шерсть так сливалась с осенним папоротником, что глазам смертного не разглядеть. Но лиса видела девушку. Она насторожила уши и с минуту пристально разглядывала её тёмными, как у мандрагоры, глазами. Потом лиса развернулась так же бесшумно, как и пришла, и исчезла в подлеске.
Уже поздно, солнце садится, с реки дует холодный ветер. Из дома выходит женщина с накрытой кастрюлькой, идёт к соседскому крофту. Старуха, её соседка, неудачно поскользнулась в деревне и повредила ногу. Она была
Соседи не могут её излечить, не могут избавить от боли, но могут оберегать от голода и стужи до тех пор, пока милосердная смерть не придёт за ней. Они знают, что когда-нибудь, если Бог позволит дожить до старости, будут рады, что кто-то сделает то же для них. "Что посеешь, то и пожнёшь, поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой" — по этим заповедям живут в их деревне.
Проходя через сад, женщина останавливается, подзывает девочку, которая строит крошечные, размером с мышку, домики из гальки и грязи, сидя на корточках на берегу.
— Мэри, сколько раз я тебе говорила не играть так близко к реке? Не забывай, что случилось с бедным маленьким Алланом. Он играл слишком близко к воде, и ужасная русалка схватила его, утащила на дно реки и сожрала длинными острыми зубами. Хочешь, чтобы тебя забрала русалка? Сейчас же марш в дом, следи за младенцем. Смотри, чтобы он опять не залез в ларь с мукой.
Мэри нехотя поднимается, смотрит вслед матери, идущей к соседскому дому. Малышке совсем неохота домой, но она не смеет ослушаться. Мать отворачивается и скрывается за дверью. Мэри уже готова уйти, как велено, когда в последних лучах заходящего солнца что-то привлекает её взгляд. Оно плывёт вниз по реке. Похоже на маленькую лодку.
Девочка быстро озирается, ищет, чем зацепить лодочку, пока река не унесла её дальше. Находит палку, растягивается на берегу, и ей удаётся зацепить кончиком палки изогнутый край коры. Лодочка поддаётся. Она идёт к ребёнку легко, можно сказать, охотно.
Боясь, что вернётся мать, Мэри бегом мчится в дом, ставит мокрую лодочку на утоптанный земляной пол. Улыбаясь от радости так, что маленькое личико чуть не разделяется пополам, она вынимает крошечную высохшую фигурку.
— Кукла! — кричит она, танцуя по комнате. — Я могу с ней играть в дочки-матери!
Вещица маленькая и уродливая. Но девочке это не важно. Это самая лучшая игрушка, какая у неё когда-либо была, её собственная маленькая кукла. Она уже воображает, как станет наряжать её в обрывки тряпья, сделает колыбельку, накормит краденым молоком.
Неожиданный визг заставляет её глянуть вниз. К лодочке подбирается мальчик. Мэри опускается на колени и показывает ему своё новое сокровище.
— Смотри, смотри, это куколка.
Хотя временами, когда заставляют нянчить его, Мэри становится нетерпеливой, как все маленькие девочки, она любит ребёнка, пусть он ей и не настоящий брат. Знахарка Гита принесла его матери, чтобы та о нём позаботилась. До этого у них уже были питомцы, и Мэри полагала, что и после него будут другие. Однажды кто-то придёт за ним и заберёт, как забирали других малышей, когда те подрастали и могли говорить и ходить. Но пока не придут. Он ещё слишком мал.
Малыш улыбается, глядя, как она танцует перед ним с куклой. Он протягивает
— Нет, это не для тебя. Это моё!
Ребёнок морщится, собираясь заплакать. Нельзя, чтобы мать застала его плачущим, не то она велит Мэри отдать куклу, чтобы его успокоить. Она скажет Мэри, что та уже слишком большая для игр, а если хочет кого-то понянчить — пусть ухаживает за ребёнком. Мать не поймет, как сильно Мэри уже полюбила куклу.
Мэри возит лодку по полу перед ребёнком. Он тут же увлёкся, забыл про слёзы. Он подползает к игрушке на маленьких круглых коленках и пухлых ручонках. Тычет пухлыми пальцами в лодку, потом видит хлеб.
Он пока не умеет произнести это слово, но уже знает, что это. И размер как раз подходящий для маленького ротика. Он хватает кусок хлеба маленькой пухлой ладошкой, запихивает краешек в рот. Малыш жадно сосёт хлеб и урчит от удовольствия, как река, бегущая дальше и дальше снаружи, в ночной темноте.
Скоро мальчик станет видеть странные сны, они будут волновать его и вселять страх. Сны о крови, пролитой в далёкой земле, он не сможет понять, но узнает их ужас. Он научится использовать силу, бегущую сквозь его пальцы, почувствует, как она бьётся в его крови — способность причинять боль, желание ранить, жажда убийства.
Правду говорила знахарка Гита — нельзя избавиться от мандрагоры, просто выбросив её. Когда Элена снова отыщет сына, я, мандрагора, буду здесь её ждать. Цена мандрагоры измерена кровью, и Элена должна за неё расплатиться, если не собственной жизнью — значит, жизнью своего сына. В маленьком высохшем яблоке ещё остались шипы, и Гита использует их как должно. Она умеет ждать, ей привычно ожидать своего часа. Она и родилась в ожидании.
Ибо, как мудро сказала Мадрон — Ядва не даст тебе покоя ни в этом мире, ни в мире грядущем, пока не заплатишь цену сполна.
Понравилась книга? Поблагодарите переводчиков:
Яндекс Деньги
410011291967296
WebMoney
рубли – R142755149665
доллары – Z309821822002
евро – E103339877377
PayPal, VISA, MASTERCARD и др.:
Группа переводчиков «Исторический роман»
Книги, фильмы и сериалы
Историческая справка
Интердикт, наложенный на Англию 23 марта 1208 года, был официально снят шесть лет спустя, 29 июня 1214 года, после того как король Иоанн согласился на требования Папы Иннокентия III, чтобы избежать поддержанного Папой вторжения французов.
Тогда же Иоанн согласился и с кандидатурой Стефана Лэнгтона на пост архиепископа Кентерберийского и разрешил вернуться всем ранее изгнанным епископам, священникам и мирянам. Иоанн также отдал церквям в Англии сто тысяч марок в качестве компенсации за конфискацию церковной собственности. Папа одобрил эту сумму, но английские епископы ворчали, что этого и близко не хватит, чтобы компенсировать все отобранные и уничтоженные ценности или потерянную прибыль за то время, пока церкви были закрыты.