Проклятие волков
Шрифт:
— Что — поточнее, пожалуйста, — вы собираетесь сделать с нами?
— Мы скажем вам, — ответил голос. Случилось так, что в тот раз это был голос Тропайла. И добавил: — Скоро мы начнем морить вас голодом.
— Морить голодом? Почему? Когда? Зачем?
И когда им не удалось получить дальнейших ответов из конуса, полоумная толпа сделала попытку приготовиться к этому новому, невыносимому осложнению положения. Они бы запасли пищу и воду, если бы могли. Они не могли. Их сырьем были только стружки от гигантских станков, а это были хорошие станки, и отходы были минимальными. Токарные станки срезали завитки металла и пластика, очень симпатичные, но почти бесполезные. Фрезерные станки сбривали длинные иглы, падавшие дождем, потом их смывало регулярными наводнениями в цехе. Они пытались сгибать завитки, стараясь отломить слегка искореженные металлические квадратики,
Почти в самой конечной стадии эволюции Снежинку едва можно было разглядеть в ее цистерне, столько там было проводов. Она уже давно передала задание, полученное Пирамидой, восьмерке в запасной цистерне. Не возникло никакой трудности при воспроизведении панели ввода и переключателей, но программирование восьмерки при дистанционном управлении было трудным и опасным и требовало, чтобы Снежинка полностью вспомнила свое собственное программирование и его полностью повторила, шаг за шагом, на запасной восьмерке. Когда это было проделано и все шестнадцать рук были освобождены, Снежинка получила свободу на всей планете. Ее провода и кабели были повсюду; постепенно ее металлические пауки-шпионы были отозваны, потому что Снежинке требовались собственные глаза и собственные преобразователи. Она собрала и забронировала запас питательной жидкости, который, как они рассчитали, будет достаточным, чтобы пережить любые непредвиденные ситуации; на случай, если бы не было электричества для насосов, наготове стояли генераторы; она заковала себя в сталь, железо, свинец и кадмий против физического, магнитного, радиационного нападения; она оснастила себя и весь свой огромный комплекс жизнеобеспечения гусеничным ходом.
Пауки-шпионы продолжали служить ей лишь в одном районе — на Северном полюсе, наблюдая за хрустальной камерой. Чувствовалось, что нарочитый архаизм оборудования огромной комнаты противится внедрению в нее наблюдателей. Если кабель прокладывали под трубопровод зоны питания, то проходящая мимо Пирамида не обращала на это внимания. Какое бы количество датчиков ни устанавливалось на планете, это не вызывало тревоги; несомненно, что какая-то система управления движением или качеством срабатывала, чтобы гарантировать стабильность функционирования среды Пирамиды, не беспокоя их, пока они — пока они делали что?
Пока они проводили свои бесконечные серии экспериментов над существом со щупальцами под хрустальным куполом. Проводя их торжественно и в замедленном темпе, более медленном, чем их обычное движение вдоль коридора, или их вспышки электронов для управления реле, глуша тяги или сжимая поля.
— Хотел бы я… — сказал Тропайл раздраженно. Ему не нужно было заканчивать предложение. За него это сделала Алла Нарова.
— Я бы тоже хотела знать, что это все значит. Но мы не знаем.
Когда Снежинка уставала размышлять о Северном полюсе, она находила разнообразие, рассуждая о Южном.
Самое интересное в Южном полюсе было то, что он был таким неинтересным. Никогда ничего там не появлялось, ни Пирамиды, ни механизмы, управляемые Компонентами. Казалось, что и внутри ничего не происходит. Там не появлялось Око, там не было следящих приборов. Наиболее вероятный вывод, к которому пришла Снежинка (фактически единственный), это то, что там находится свалка!
— Археологи, — заявил Корсо Навароне, — находят на свалках много интересного. Давайте посмотрим, что есть на этой.
Итак, со своего места на двенадцатом градусе Южной широты Снежинка начала делать и тянуть на юг специальный кабель, коаксиальный, наполненный инертным газом; удивительный нерв, по которому можно было отправлять и получать самые сложные сообщения. Интуиция подсказывала им, что так и получится. Через самые нижние уровни изрытой планеты пробиралось устройство на гусеничном ходу, внутри него был кабель. Оно тянуло тефлоновый кожух в камеры с разъедающей атмосферой и покрывало им кабель; оно миновало освещенное красным светом хранилище и прилегающее пространство и пробурило проходы гораздо ниже, там где порода еще не была перенасыщена трубами и проводами, где не появлялись ремонтные механизмы. Его сопровождающие, подключенные к кабелю, шли рядом, ожидая с покорностью машин свои задания. Одна бригада предназначалась для земляных работ: деррик-краны, англедозеры, горные машины, которые подрезали, взрывали и убирали породу при помощи лап на бесконечно длинном приводе; другая группа, идущая вслед за землекопами, состояла из передатчиков — искусственных органов чувств — очень сложных и совершенных, докладывающих бесстрастно при помощи кривых, показаний стрелок на шкалах приборов и счетчиков. А позади них скромно катились самоходные цветные ортиконовые лампы, просто телевизионные камеры, которые посылали только изображения поверхности, даже не на уровне рентгеноскопии.
Голос экс-Гражданина Роджета Джермина дрожал от ярости. Он буквально рычал на Мухандаса Дутту из Дурбана:
— Прочь от крана! Ты увидел, что я к нему иду, встал и пошел тоже!
Мухандас Дутта, бывший Главный толкователь Культа Риса, потом Гроссмейстер этого культа, огрызнулся в ответ:
— Делать мне больше нечего, как только следить, кто тут бродит. Первым здесь был я, худышка ты несчастный!
Прозвище звучало глупо: живот Мухандаса Дутты так же не был вспухшим от голода, как и у Джермина. Но старые и новые понятия перемешались.
— Тоже мне, атлет, — засмеялся Джермин. — Обжора! Скандалист! — глупость, школьные прозвища, но он продолжал их выкрикивать. Из крана с журчанием текла вода, пока они со сжатыми кулаками, вздувшимися венами, налитыми кровью глазами стояли друг против друга. Липкий раствор глюкозы нес ценное железо, йод, серу, фосфор, соду бесконечным потоком по слегка наклонному полу в канализацию. Глутаминовая кислота, без которой аммиак скапливается в мозгу и убивает, журчала по полу, пока они свирепо смотрели друг на друга; D-рибоза и D-два-дезоксирибоза, аденин, изанин, урацил, цитозин, тимин и пять-метилцитозин, вещества, без которых не срабатывает механизм наследственности. Они испепеляли друг друга взглядами над ручейком жизни, не обращая внимания на длинный ряд кранов справа и слева, которыми они могли бы воспользоваться; им нужен был именно этот! К черту здравый смысл, к черту то, что их много, доброта пусть идет к черту, это — мое!
Подбежал Волк, глаза которого были красны сейчас не от дикой страсти, а от того, что приходилось без конца поддерживать мир.
— Прекратите это, — сказал Хендл.
Мухандас Дутта нервно сжимал похожий на нож кусок стружки, заткнутый в его набедренную повязку (все, что осталось от платья Граждан). Хендл повернулся спиной к нему, нагнулся и припал к журчащему крану. У него за спиной возникло какое-то движение, он лениво выпрямился и обернулся. Дутта выхватил свое оружие и нацелил его; удар не был нанесен — Джермин схватил его за запястье. Они сцепились и молча сжимали друг друга. Хендл выхватил нож из ослабевшей руки Дутты и со стуком швырнул его на пол. Напряженная живая картина распалась. Мужчины тяжело дышали и обменивались взглядами. Дутта потирал запястье.
— Нервы всех на пределе, — говорил им Хендл. — Тот факт, что, очевидно, нужно, чтобы наши нервы были на пределе, ничего не меняет. Нам нужно быть чуть-чуть более добрыми. Иначе все закончится резней. Джермин и Дутта, предположим, вы притворяетесь, что следуете моему совету, потому что я стар и умен. Для вас, Дутта, есть совершенно великолепный пищевой кран и точно такой же для вас, Джермин. Я предлагаю, чтобы каждый из вас подошел к собственному крану и наелся.
— Худышка, — усмехнулся Дутта, но ушел, оглядываясь через плечо на Джермина.
— Атлет, — усмехнулся Джермин, но ушел к крану, стараясь не поворачиваться спиной к африканцу. Когда они наклонились, чтобы напиться, пить уже было нечего.
Булькнув последний раз, раствор перестал течь и уже никогда больше не поступал.
В коридоре началось столпотворение. Люди, спотыкаясь и рыдая, бежали к кранам. Охранники и гонцы покинули свои посты и ринулись к пищевым кранам. Некоторые лизали пол, где высыхали остатки клейкой жидкости, ожидая появления глицеринового потока. Несколько счастливчиков пробились к канализационным люкам, просунули в них руки как можно глубже, соскабливая то, что покрывало стенки канализационных труб, а потом слизывали это, как кошки.