Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери!
Шрифт:
– Имя.
– А… – заторможенно поморгала. – Вам ваше тоже подходит. Очень.
Не стала уточнять, что это вовсе не комплимент. Как еще могли звать столичного сноба с черно-золотыми глазами? Естественно, так, чтобы все вокруг об него язык ломали. Даннтиэль Рэдхэйвен. Ну надо же!
– Отдыхайте, Эйвелин. Вы выглядите… помятой.
Кончики ушей вспыхнули так, словно в каждое послали по крепкому огнешару. Я стремительно отвернулась от проклятого хитанца.
Нашла глазами Риссу, вцепилась в светлые кудряшки, как в вархов ориентир в бушующем море
Глава 8
Глава 8
Ни до Риссы, ни до Тейки я так и не смогла добраться – их зажевало толпой и утащило вверх по лестнице. Я же перед тем, как пойти в спальню и завалиться в постель, сначала хотела сбегать в крыло магической зоологии.
Именно туда ректор велел отнести наших фамильяров на время отсутствия хозяев. Некоторые, конечно, не послушались, как Рисска, и тайком запихали питомцев и духовных спутников в рюкзаки. Но мой мизаур плохо переносил тряску в маг-вояжере. Он вообще от путешествий и замкнутых пространств становится нервным и кусачим и может неделю потом со мной не разговаривать.
В питомнике было необычно темно. Левая дверь, ведущая в лабораторию, была огорожена радужным экраном – очередным творением хитанца. Значит, Мюблиум и сюда добрался со своими проклятыми чарами… И как студентам теперь пользоваться лабораторией? Ну, тем, кто ей раньше пользовался. Не мне.
– Фидж, подай голос, вредина, – прошептала в темноту, отшатываясь от клеток с неявным содержимым. Видит Варх, не все фамильяры были безобидными, особенно если их забывали покормить.
– Эйфф… – басисто мурлыкнуло вдалеке, и я потопала на голос. Недовольный такой, предвещающий, что я снова буду покусана за долгое отсутствие и ужасные условия содержания.
– Я сейчас тебе все свои синяки покажу. Меня без тебя уже покусали, – пообещала мизауру, протискиваясь мимо двух ташерских дикобразов-близнецов.
Их хоть и разделили клетками, но фиолетовые иглы опасно торчали из прутьев. Один принадлежал Филу Экрю, а второй – его брату Эрвину. Как и парни, животные разительно отличались характерами, и главное было не перепутать, который из них добряк.
– Покашши… – потребовал гаденыш, когда я встала напротив коричневой глазастой морды за серебряной перегородкой. Явно не с тем просил, чтобы меня пожалеть. А чтобы убедиться, что добавка не требуется.
– Вот, – я отодвинула шарфик от шеи, демонстрируя сочный кровоподтек с красноречивыми следами зубов. Хоть магический слепок делай, чтобы определить кусавшего! – Доволен?
– Ну кто же так кусает? – разочарованно протянул лопоухий мерзавец. Он-то в этом деле был профессионал.
Мою хамоватую редкость заперли в одной из самых крепких клеток. Не потому, что он был особо опасен, когтист или ядовит. Просто единственный экземпляр в Эррене стоило беречь. Ценный был у меня «чубурашка».
Так его мама называла – «Чубурашкой». Когда объясняла, откуда у нас в доме появилось ушастое коричневое нечто. Милое, лохматое и безобидное с виду, но кусачее, как стая бешеных вирр, если не в настроении.
Уж не знаю, какого эффекта добивались ученые с Сеймура, когда выводили этот экспериментальный образец по описанию из какой-то хавранской книжки, но… Шесть дней из семи я завидовала подругам, что у их фамиляров все было поменьше. И уши, и острота зубов, и аппетит. Потому как Фиджериус, в те славные времена, когда не кусался, или грыз все вокруг, или подслушивал.
Поскольку мизауры у нас не водились, то и инструкции к ним никакой не прилагалось. Ни по питанию, ни по приручению. Иногда мне казалось, что сеймурчане – ученые из мира порталов и открывателей – подарили его матери в качестве шутки. Или даже в наказание.
Отказаться она не смогла (научные связи в Междумирье и без того хлипкие, никто не бежит первым делиться опытом). Так что этот лохматый гаденыш живет у меня с двенадцати.
Мизаур активно шевелил круглыми локаторами, что не предвещало ничего хорошего. Сейчас на мордочке Фиджа уже пробивался светлый пух. Еще пара недель, и он окончательно сменит шоколадную шерстку на белую, как обычно случается по осени.
– И что за диагностика, Эйфф? – пытливо уставился Фидж большими голубыми глазами. Отсюда услышал! – И какой еще Рэдхэйвен?..
– Такой Рэдхэйвен! – нервно фыркнула, жмурясь от дурацких ночных видений. Это просто сон. Просто сон. – Какой надо Рэдхэйвен!
– Кому надо? – с интересом уточнил гаденыш, аккуратно прикусывая мой просунутый палец. Не больно, так что это можно было расценить как ласку.
– Кому угодно, кроме меня, – прошептала сердито, выковыривая несносное создание из клетки.
– А Эйфф уверена? – прищурил голубые окуляры. – Тогда зачем Эйфф такая красная, как керрактская каэра о четырех плавниках?
Я закатила глаза: фамильяр у меня тоже был теоретик. Обожал проверять факты и делать всякие дурацкие выводы.
Только если я по ночам читала научные труды, Фидж получал знания иначе. Попросту подслушивал все, о чем говорят вокруг – начиная с ученых на Сеймуре, продолжая маминой лабораторией и вот, заканчивая академическим питомником.
Порой подкрадывалось отвратительное ощущение, что это ушастое чудовище (ладно, допустим, чудо) знает больше меня. Особенно о маминой работе. Она брала его с собой, пока жива была… Но он никогда не делился воспоминаниями.
Я слышала, что до меня у него была другая хозяйка, но о ней Фиджериус тоже никогда не говорил. Маленькая девочка лет четырех или пяти, что однажды провалилась в спонтанный портал и не нашлась. Родители-ученые вывели «чубурашку» ей в подарок. Он тогда был совсем крохой. Может, даже не так больно кусался.
Опасная это штука – гулять между мирами. От ставшего ненужным мизаура, напоминавшего о беде, избавились. Передали его в Эррен – «хоть на опыты, хоть в зоопарк», так Фидж к маме и попал.