Проклятия
Шрифт:
Я достал Боба из кармана, так что мерцание оранжево-золотых огней глаз освещало пространство передо мной.
— Ладно, — пробормотал я. Я понизил голос, на всякий случай, если ночной сторож может быть на дежурстве и рядом. — Я злюсь на фанатов, и я накладываю на них проклятие. С чем оно будет связано?
— Чтобы никаких вопросов не возникло по этому поводу, так? — спросил меня Боб.
— Игровое поле, — сказали мы одновременно.
Я стал осторожно продвигаться вперед. Не создавать шум, когда ты рыщешь вокруг, не так уж и сложно, конечно, если ты
Пустынный, неосвещённый стадион был… просто неправильным. Я привык видеть Ригли сверкающим от солнечного света или прожекторов, наполненным болельщиками, и музыкой, и ароматами слишком дорогой, жирной и доставляющей необъяснимое удовольствие пищи. Я привык к крикам продавцов, постоянному, похожему на морской прибой, шуму толпы и гулу самолётов, пролетающих над головой, волоча за собой баннеры.
Сейчас Ригли Филд был большой, тёмный и пустой. Было что-то печальное в этом безмолвии — акры мест, где никто не сидел, зеленое и красивое поле, на котором никто не играл, табло, на котором было нечего читать, и не было никого, чтобы что-то прочесть. Если бы боги и музы пожелали спуститься с Олимпа и вылепить нереализованный потенциал в виде физической формы, они бы не нашли модели более подходящей, чем это пустынное помещение.
Я спустился по бетонным ступеням и кружил по бейсбольной площадке, пока не добрался до сидений позади игрового поля. Оказавшись там, я достал Боба и спросил:
— Что у нас есть?
Огоньки глаз черепа вспыхнули ярче на секунду, и он фыркнул.
— О, да. Безусловно, то, с чем связано проклятие, прямо здесь.
— То, что поддерживает его действие? — спросил я. — Здесь внизу проходит лей-линия, или что-то ещё?
— Что-то негативное, босс, — сказал Боб.
— И давно?
— Возможно, несколько дней, — ответил череп. — Может, и больше. Это очень плотное переплетение.
— Как же так?
— Это заклинание сопротивляется износу лучше, чем большинство разновидностей магии смертных. Оно эффективное и прочное — гораздо искуснее, чем ты мог бы сотворить.
— Ну и дела. Спасибо.
— Я называю его так, как вижу, — сказал Боб весело. — Итак, либо более опытный член Белого Совета спонсирует это проклятие и обновляет его так часто, либо…
Я понял.
— Либо проклятие был помещено здесь не смертным.
— Ага, — сказал Боб. — Но это мог быть кто угодно.
Я покачал головой.
— Не обязательно. Вспомни, что проклятие наложено на стадион во время игры Мировой Серии в 1945 году.
— Почему? — спросил я.
— Что?
— Почему? — повторил я. — Почему это теоретическое существо решило наложить проклятие на Кабс?
— Многим существам из Небывальщины действительно не нужна мотивация.
— Уверен, что она им нужна, — возразил я. — Логика, стоящая за тем, что они делают, может быть, чужеродная или вывернутая наизнанку, но она для них имеет смысл. — Я махнул рукой в сторону стадиона. — Этот некто не только наложил проклятие на то, что связано с силой человеческих эмоций, оно продолжает действовать, неделю за неделей, год за годом.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, босс.
— Тот, кто это сделал, затаил обиду, — сказал я задумчиво. — Это месть за жестокое оскорбление. Это личное дело.
— Может быть, — сказал Боб. — Но, может быть, эмоциональное состояние стадиона усилило проклятие Сианиса. Или может, после того, как выперли со стадиона Сианиса, который не имел достаточно сил, чтобы проклясть кого-то на самом деле, некто решил сам это устроить.
— Или, может быть… — Мой голос затих, и я расхохотался. — Ох. О-о, это забавно.
Боб развернулся на моей ладони, чтобы посмотреть на меня.
— Это не Сианис наложил чары на «Кабс», — сказал я, улыбаясь. — Это был козёл.
Таверна и гостиница Ллин-ы-Ван-Вах расположена внизу, на берегу озера, на северной окраине города. Неоновая реклама снаружи кричала «ПАБ», словно пыталась перекричать шум драки футбольных хулиганов. У здания были белые оштукатуренные стены и тяжелые перекрытия из морёного дерева. Деревянная вывеска на шесте над дверью оглашала имя таверны, а нарисованные на ней лук-порей и нарцисс скрестились на манер мечей.
Я повернул к таверне и вошёл. Внутренняя отделка совпадала с внешней, продолжая тему морёного дуба — деревянные полы, стены, мебель. Было уже за полночь, что не было на самом деле так уж поздно для тусующихся по барам, но Таверна Ллин-ы-Ван-Вах была почти пуста. Здоровенный рыжий парень, сидевший на стуле у двери, сердито посмотрел на меня. Его бицепсы были достаточной толщины, чтобы носить шины от грузовика вместо нарукавных повязок. Он пялился на меня своими телескопами, на что я постарался не обращать внимания, пока подходил к стойке.
Я уселся на стул и кивнул барменше. Она была красивой женщиной с чёрными как смоль волосами и горделивой осанкой. Её белая рубашка в стиле ренессанс полностью соскользнула с её точёных плеч и держалась лишь за счёт тёмного кожаного бюстье. Она была занята протиранием стойки. Бюстье было занято приподниманием и подчёркиванием.
Она взглянула на меня и улыбнулась. Светло-зеленые глаза блеснули в мою сторону, улыбка потеплела.
— А, так вы высокий, не так ли? — сказала она с сильным британским акцентом, откуда-то ближе к Кардиффу, чем к Лондону.
— Только тогда, когда встаю.
Её глаза засверкали от весёлого лукавства.
— Такое преступление. Что будете пить, любовь моя?
— У вас есть какое-нибудь холодное пиво? — спросил я.
— Здесь нет колониального пойла, — ответила она.
— Снобы, — сказал я, улыбаясь. — А нет ли у вас тёмного МакЭнелли? Чего-то из настоящего пива Мака.
Её брови взметнулись вверх.
— Фью. На мгновение мне показалось, будто к нам забрёл дикарь.