Проклятый лес
Шрифт:
Эдриан вышел из автомобиля, чтобы открыть нам с Элизабет двери.
– Я сяду назад, – сообщила я мужчине, когда он взглядом показал мне на место по правую руку от водителя.
Элизабет радостно защебетала, что теперь у неё будет почти три часа времени, чтобы как следует расспросить будущего коллегу о профессиональных тонкостях и устроилась впереди.
Господин Слоун вежливо ей улыбнулся, а затем проводил меня к моему месту.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, уверенно взяв меня за руку, чтобы затем, сосредоточенно сосчитать мой
– В полном порядке, – с готовностью ответила я. – Уверена, больше ничего подобного не повторится.
– Сделаю всё возможное, чтобы так и было, – серьезно сказал мужчина и открыл мне дверь.
Я вновь поблагодарила врача за участие и мимоходом обернулась на поместье, прежде чем сесть. На улице уже давно стемнело, окна огромного здания тепло светились на много миль вокруг, и только северное крыло младшего Холда зияло мрачной чернотой. Вдруг в одном из окон зажегся свет, и я увидела тонкий силуэт Никки. Повинуясь сиюминутному порыву, махнула ему рукой. Пусть и сам того не желая, именно он вывел меня сегодня из призрачного леса. Но Николас-младший, увидев мой жест, только задернул плотные шторы.
Свет в его окне погас, а я села в автомобиль и улыбнулась.
Никки в Эдинбургском лесу. Какие странные мысли порой рождает подсознание…
В дороге меня укачало, и весь путь до столицы я тихонько дремала, периодически ворочаясь от веселого смеха Элизабет и Эдриана, который каждый из них пытался безуспешно сдерживать, чтобы меня не разбудить.
Проснулась я от света столичных фонарей. Несмотря на поздний вечер, в городе было светло почти как днём. Разноцветными огнями вдоль дорог горели бесконечные рождественские гирлянды, каждое здание на широком проспекте было украшено сияющими символами зимнего праздника, и я заинтересованно выглянула в окно, чтобы насладиться прекрасными видами ночной Вирджинии.
Лиззи с упоением делилась с водителем мечтами о будущей карьере хирурга или психиатра (она и сама пока не решила, что привлекает её больше – гнойные раны или сумасшедшие), а Эдриан внимательно её слушал или делал вид, потому что в зеркале заднего вида я несколько раз случайно ловила его заинтересованный взгляд.
– Нравится? – вдруг прервал он размышления Элизабет о выборе специализации. Вопрос его был адресован мне.
– Очень, – честно призналась я. – Никогда не была в столице.
– Если господин Холд позволит, я мог бы показать вам город, – любезно предложил мужчина.
– Это было бы чудесно, – повернулась ко мне Лиззи. – Правда, Алиана?
– Не думаю, что у нас будет на это время, – с сожалением отозвалась я. – Завтра вечером мы должны вернуться в колледж.
– А я ведь так и не потанцевал ни с одной из вас, милые дамы! Завтра же займусь приобретением приглашения на Весенний бал, – улыбнулся Эдриан.
– И дороги нынче балы? – рассмеялась я.
– Почти пять тысяч, – вздохнула Элизабет, а я мысленно присвистнула.
Пять тысяч империалов – стоимость обучения в столичном университете. Если бы Лиззи
Но имперские аристократки выбирать не могли.
Мне же и сотня солидов казалась огромной суммой – именно столько родители тратили на ежегодное содержание нашего дома.
Я дотронулась до мочек ушей, пальцами найдя крохотные серьги, сверкавшие на свету ничуть не хуже бриллиантов.
«Это ведь и есть бриллианты», – вдруг догадалась я.
Тело охватил неприятный озноб.
Холды тратили на меня не меньше, чем на родную дочь.
Почему?
Я снова посмотрела в окно. На крыше одного из зданий был установлен большой телевизионный экран, с которого сейчас широко улыбался господин Николас Холд.
– Ана? – позвала меня Лиззи.
– Всё хорошо, задумалась, – успокоила её я.
Мы приехали.
В огромной больнице было светло, стерильно чисто и пахло спиртом. Я позволила улыбающимся докторам провести с собой все необходимые для диагностики манипуляции от сдачи крови (с меня выкачали, наверное, пару пинтов) до размещения на мне неизвестных датчиков, призванных найти неполадки во вверенном им организме.
Лиззи была рядом и развлекала болтовнёй меня и диагностов. В конце концов разговоры их зашли в откровенно медицинские дебри, и я перестала понимать каждое второе произносимое ими слово.
– Простите, доктор, долго ещё? – спросила я и зевнула.
Время давно перевалило за полночь, но столичная больница и не думала спать, круглосуточно спасая жизни.
– Всё, дорогая, одевайтесь, – сообщил мне симпатичный седой врач в белом халате.
– Что вы скажете, доктор Росс? – спросил коллегу Эдриан.
Он всё это время терпеливо ждал диагноза за ширмой.
– Я не вижу ничего страшного в клинической картине, – ответил ему мужчина. – Ты и сам можешь видеть результаты тестов, Эдриан. Юная госпожа здорова.
Слоун придержал халат, который накинул поверх своего пиджака сразу по приезду в больницу и взял из рук диагноста папку с отчетами, по пути бросая на меня мимолетный обеспокоенный взгляд.
– Человеческий организм – загадка, – улыбнулся мне господин Росс. – Сколько мы узнали за многолетнюю историю медицины, и сколького еще не знаем. Наша нервная система – наисложнейший механизм, теперь вы видите, госпожа Холд, – обратился он к Элизабет, – даже самое современное оборудование и обласканный регалиями врач, порой не способны найти причину недомогания.
– Думаете, нервное потрясение? – уточнил у него Эдриан, листая содержимое папки.
– Полагаю, – пожал плечами врач. – Я выпишу госпоже витамины.
В кабинет постучали, и, получив разрешение войти, внутрь заглянула молоденькая и чем-то очень взволнованная медсестра.
– Доктор Росс, там, – она запнулась, невидящим взглядом осмотрела нас с Элизабет, а потом повторила, – там…
– Что там, Сара? – мягко уточнил врач.
– Там маршал? – растерянно спросила она у самой себя.