Проклятый манускрипт
Шрифт:
Афра ускорила шаг. По переулку Проповедников неслась огромная толпа людей. Еще одна толпа приближалась от Соборного переулка. Им в лицо ударил едкий запах дыма, пахло горелым камышом. Когда они добежали до Братского переулка, небо окрасилось в кроваво-красный цвет. Афра была очень взволнована и напряжена. У нее появилась смутная догадка, и эта мысль обожгла ее, как весть о Страшном суде. Мужчины образовали живую цепь до самой реки и передавали друг другу ведра с водой.
— Раз-два! — эхо их криков отражалось от соседних домов. — Раз-два!
В начале Братского переулка Афра остановилась и посмотрела вперед. Ее дом горел. Столб оранжевого огня вырывался из покрытой камышом крыши. Из окон валил черный дым. Пожарные уже бросили тушить дом. С помощью приставной лестницы они пытались помешать тому, чтобы огонь распространился на соседние дома.
Тут настал звездный час зевак. Пожар — это всегда волнующе. Большинство считали пожар чем-то вроде увеселительного аттракциона, они пели и плясали от сознания того, что сами остались живы.
Афра, как зачарованная, смотрела на пламя. Огонь уничтожил не только ее дом, он уничтожил часть ее жизни, которую она считала самой счастливой. Что ж, она ошибалась. Казалось, бушующее пламя и дымящийся дом — символы ее жизни в Страсбурге — исчезали прямо у нее на глазах.
Каждый раз, когда рушилась балка или стена, зрители ликовали, как на ярмарке, где за два страсбургских пфеннига можно было окунуть клетку с брызжущим слюной идиотом в большую бочку с водой. Обессилев от ярости, Афра закрыла лицо руками.
Когда толпа немного успокоилась, стали слышны вопросы: чей это был дом? кто там жил? где его обитатели?
Афра стояла как вкопанная. Она боялась, что ее узнают.
Рыночная торговка с корзиной на спине объясняла любопытным, что в этом доме жили архитектор собора Ульрих с женой, странные люди, ни с кем не общавшиеся. Бородатый мужчина, благородные одежды которого указывали на то, что он был членом муниципалитета, сообщил, что мастера Ульриха арестовал городской судья. Мол, его подозревают в том, что он убил парализованного Верингера Ботта.
Сообщение разнеслось со скоростью ветра, и Афра предпочла отойти подальше. Ей было все равно, откуда взялся пожар. Она потеряла все — свои скромные пожитки, платья, мужчину, которому так доверяла.
Ульрих — убийца! — молотом отдавалось у нее в голове. Может быть, это все-таки он убил свою жену? Растерянная, без единой ясной мысли в голове, девушка подошла к монастырю доминиканцев. Там, в библиотеке, находилось единственное, что у нее осталось, — пергамент.
Афра чувствовала себя беспомощной и опустошенной. К монастырю доминиканцев ее гнало отчаяние. Разве отец не говорил ей, чтобы она использовала пергамент только тогда, когда не будет знать, что делать дальше? Не сама ли судьба распорядилась так, что Афра спрятала пергамент в библиотеке доминиканцев?
На город опустился вечер, и к тому времени, как Афра добралась до ворот монастыря, она уже совершенно замерзла. Из церкви доносилось монотонное пение псалмов во время вечерни. Афре пришлось долго стучать, прежде чем ей наконец открыли. В дверном проеме появился Якоб Люсциниус, однорукий библиотекарь.
— В это время посещения бывают редко, — извиняющимся голосом сказал он. — Брат привратник и все монахи сейчас на вечерне.
— Слава Богу! — ответила Афра. — Значит, мне не придется давать лишние объяснения. Впусти меня.
Люсциниус нехотя подчинился.
— Следуйте за мной, да поживее. Вечерня вот-вот закончится. Если меня увидят с вами, выгонят немедленно. Что вам вообще нужно в такой час?
Афра не ответила. Она молчала, пока они не оказались внизу, в библиотеке. И только там она шепотом произнесла:
— Брат Якоб, ты наверняка помнишь, что не так давно я помогла тебе выбраться из затруднительного положения.
Однорукий библиотекарь смущенно махнул уцелевшей левой рукой.
— Да, конечно. Просто… Я очень рад, что мне больше не нужно ходить побираться и выслушивать насмешки людей. Вы должны понять…
— Я очень хорошо понимаю, брат Якоб, и не хочу тебя обременять. Я оказалась в жалком положении. Мой муж в тюрьме. Его обвиняют в том, что он убил мастера Верингера. Какой-то негодяй поджег мой дом. У меня не осталось ничего, кроме того, что сейчас на мне. Я не знаю, что мне теперь делать. Приюти меня у себя на пару дней, пока я не соберусь с мыслями.
Намерения Афры обеспокоили однорукого:
— Девушка, как вы себе это представляете? Орден доминиканцев очень строг и весьма редко разрешает женщинам входить в монастырь. Я не представляю себе, что будет, если вас найдут.
— Ни один монах не узнает, что грех был так близок, — насмешливо ответила Афра. — Книжные полки — прекрасное место для того, чтобы спрятаться. Ты сам говорил, что тут редко кто не заблудится.
— Да, конечно…
— Можешь быть спокоен, брат Якоб, я не доставлю тебе никаких хлопот. — Афра опустилась на стопку сложенных друг на друга фолиантов, уткнулась лицом в ладони и закрыла глаза.
Она была в подавленном состоянии — не похоже, что Люсциниусу удастся убедить ее покинуть библиотеку. Видимо, однорукому стоило постепенно привыкать к мысли о том, что придется предоставить убежище женщине среди монахов, хотя бы на пару дней.
— Ну хорошо, — сказал он наконец, — правила ордена Святого Доминика предписывают бедность и добродетель. О том, чтобы отказывать в крове бездомному, нигде не сказано. Но если вас поймают, то я вас не знаю. Вы пробрались сюда тайно.
Афра протянула библиотекарю левую руку.
— Согласна. Не переживай.
Казалось, Якоб Люсциниус немного успокоился. Прежде чем закрыть за собой дверь в библиотеку, он еще раз повернулся и, обращаясь к Афре, сдавленным голосом сказал: