Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)
Шрифт:
Конечно, много всякого беспорядка осталось в армии от екатерининского царствования. Взять хотя бы их прежнего батальонного командира Иванова, который был горьким пьяницей. Этот Иванов во время производимых им учений имел обыкновение ставить позади себя денщика, снабженного флягою с водкой. По команде Иванова «Зелена!» ему подавалась фляга, которую он быстро осушал. После того он обращался к артиллеристам со следующей командой: «Физики, делать все по-старому, а новое – вздор!» Рассердившись однажды на жителей города Пинска, где было нанесено оскорбление подчиненным ему батарейцам, Иванов приказал бомбардировать город из двадцати четырех орудий, но благодаря расторопности офицера Жеребцова снаряды были поспешно
Новый батальонный командир князь Цицианов, брат участника Кавказского похода, был не в пример достойнее. Да и офицеров вокруг немало превосходных. В Несвиже Ермолов квартировал вместе с доблестным князем Дмитрием Владимировичем Голицыным (с которым штурмовал Прагу), братом его – умным князем Борисом и двоюродным братом князем Егором Алексеевичем. Он подружился здесь с чистым и честным подпоручиком 4-го артиллерийского полка Ограновичем.
Все бы ладно, если бы не гатчинские порядки!
Подполковник поймал в слюдяной оконнице свое отражение: крупное лицо в пудреном парике и с косицей показалось ему чужим и неприятным. Он вздохнул, запечатал конверт и кликнул молодого денщика Федула, присланного отцом из орловской вотчины. Малый расторопный – нос луковицей, в глазах наглинка – тотчас встал в дверях.
– Отвезешь рано поутру Александру Михайловичу Каховскому в Смоленск… Чтобы тот – слышишь! – получил собственноручно…
Федул изобразил на своем курносом смекалистом лице сразу и понимание, и вопрос, и расторопность, скрывавшие его природную лень.
– А как у фатере его благородия не окажется, что тогда?
– Поедешь в Смоляничи. Ступай!..
Хоть и ленив, да предан: другого отец не прислал бы. А приходилось вести себя до крайности осторожно, так как гроза сгущалась.
В феврале нынешнего, 1798 года был арестован и отправлен под конвоем в Петербург полковник Дехтерев, еще ранее отставленный от командования драгунским полком. Ему вменили в вину попытку возмутить офицеров противу государства и государя, а также намерение бежать за границу. Последнее больше всего рассердило Павла, который потребовал преступника к себе. На грозный вопрос императора: «Справедлив ли этот слух?» – острый на язык Дехтерев ответил: «Правда, государь, да долги за границу не пускают». Ответ этот так понравился Павлу, что он велел выдать полковнику значительную сумму денег и купить дорожную коляску…
Никаких улик не обнаружила и грозная тайная экспедиция, один из советников которой – Егор Фукс, будущий начальник канцелярии Суворова и его биограф, – всячески потворствовал «канальскому» кружку. Дехтерев был возвращен в Смоленск, под надзор губернатора. Урона при этом «галера» не понесла: новый командир Петербургского драгунского полка полковник Киндяков также исповедовал взгляды «канальского цеха». Верно, петербургские протекторы кружка сделали все, чтобы полк остался в руках вольнодумцев.
Однако кто-то внимательно следил за каждым шагом Каховского и его «галерников».
Что далее?
Каховский сообщил Ермолову тайным письмом, что Павлом I создана специальная комиссия под началом генерал-лейтенанта фон Линденера для расследования доноса из Дорогобужа, куда был переброшен опасный для императора Петербургский полк. Настоящая фамилия Линденера, как слышал Ермолов, была Липинский, он поляк по национальности, принявший прусское обличье, дабы угодить Павлу. Фон Линденер, будучи инспектором кавалерии, особливо усердствовал при введении старой прусской тактики, о которой Суворов как-то сказал:
«Этот же опыт найден в углу развалин древнего замка, на пергаменте, изъеденном мышами.
Шефом Петербургского полка в Дорогобуже был назначен «Бутов слуга» – генерал-майор Мещерский. Переменившаяся обстановка требовала от «канальского цеха» еще большей осмотрительности и осторожности. Меж тем деятельность Киндякова в Дорогобуже становилась все более откровенной и даже дерзкой. Устраивались собрания, на которых читались запрещенные книги, показывались карикатуры на Павла, разыгрывались комические сценки с участием Ерофеича, восхвалялась Французская республика. На сборища нередко приглашались офицеры, не являвшиеся членами кружка и даже не внушавшие доверия, что в конечном счете привело к провалу организации. В июле 1798 года Мещерский донес императору, что «у полкового командира полковника Киндякова завелось собрание, состоящее по большей части из молодых и легкомысленных офицеров».
В глухом Несвиже Ермолов, естественно, не знал многого и даже не мог догадываться о происходящем…
Чтобы спасти положение, покровительствовавшие кружку влиятельные лица в Петербурге добились назначения шефом полка своего человека – генерал-майора Белухи. Белуха приехал в Дорогобуж несколькими днями ранее Линденера и попытался предотвратить окончательное разоблачение киндяковского кружка. Однако усердствовавшие «клопы» и «мухи», слишком много знавшие о кружке, дали Линденеру богатый материал об офицерах полка и «галере» Каховского. Началась волна арестов – были взяты Киндяков, Стерлингов, Хованский, Сухотин, Репнинский, Балк, Валяев, Огонь-Догановский и отдано распоряжение о розыске и аресте Каховского, Дехтерева, Бухарова и Потемкина.
Как против офицеров драгунского полка, так и против «галерников» Линденер в качестве главного обвинения выдвинул подготовку покушения на императора Павла.
Что еще любил повторять фейерверкер Горский? «На Илию зверь и гад бродят на воле…».
7
28 ноября 1798 года по приказу находившегося в Калуге Линденера Ермолов был арестован.
В царствование Павла Петровича аресты и ссылки представляли собой явление обычное. Однако по отношению к Ермолову были приняты особенные меры предосторожности. В «Ордере по секрету» подпоручику Ограновичу наказывалось быть готовым «к строжайшему присмотру Ермолова… потому что оный арест по именному повелению его императорского величества и по весьма важным обстоятельствам». В тот же день Огранович получил от генерала Эйлера ордер с приказом содержать арестованного «под крепким караулом как важного и секретного арестанта… и с соблюдением всей строгости».
Ермолов был заперт в своей квартире, причем все окна, обращенные на улицу, были наглухо забиты и к дверям приставлен караул. Оставалось лишь одно окно, к стороне двора, и под ним стоял часовой. Червленая заря уже пала на край выстуженного неба, а Ермолов все глядел в окно, не видя ни этой зари, ни мотавшегося за рамой солдатского трехгранного штыка: глядел в себя.
Юношески пылкий и прямодушный, он горько переживал разгром тайного общества и уже давно ожидал ареста, ловя с запозданием поступавшие в Несвиж слухи. Еще в августе 1798 года последовал высочайше утвержденный приговор, по которому Каховский, Потемкин и Бухаров были лишены чинов и дворянства и заключены в крепости; Каховский – в Динамюндскую, Потемкин – в Шлиссельбургскую и Бухаров – в Кексгольмскую. Несколько человек было отправлено в ссылку: полковник Киндяков – в Алекминск, подполковник Стерлингов – в Киренск Иркутской губернии, Дехтерев – в Томск, майор Балк – в Ишим Тобольской губернии, полковник Хованский – в Белоруссию, полковник Сухотин – в Тульскую губернию, подполковник Репнинский – в Калужскую, капитан Валяев – в Саратовскую…