Прокурор для Лютого
Шрифт:
Конечно же, она читала его раз сто пятьдесят, наверняка уже выучила наизусть, но ведь так хотелось еще раз взглянуть на аккуратно катящиеся буквы, на первые строки: «Здравствуй, дорогая Наташа»!..
Прощальная линейка наконец закончилась. Над микрорайоном поплыли звуки старого шлягера, и динамики, надрываясь, хрипло выплевывали: «Учат в школе, учат в школе, учат в школе…» Выпускники разбрелись по пыльному школьному плацу, где каждая трещина в асфальте, каждый камешек были до боли знакомы. Мальчики украдкой курили, девочки, достав из сумочек
Наташа отошла в тень, достала письмо, нетерпеливо раскрыла конверт…
Здравствуй, дорогая Наташенька!
Я по-прежнему очень далеко от Москвы. Я там, где нет городского шума, нет суеты, зато какое великолепие природы! Какие тут сосны, какие закаты, как чист и прозрачен воздух…
Бумага письма была серой, тонкой, ломкой и просвечивающийся — короче говоря, казенной, а на конверте стояли какие-то непонятные буквы, цифры — что поделаешь, если получено это письмо из казенного дома!
Два года назад Нечаев получил срок в «пять лет лишения свободы с отбыванием в исправительно-трудовом учреждении строгого режима» — стало быть, оставалось ждать его еще три года. А это — целая вечность!
Из-за чего сидит?
Наташа и сама толком не знала — когда ее возлюбленный был еще не на зоне, а в ожидании суда парился на шконках следственного изолятора, девочка написала ему в Лефортово письмо, в котором призналась в любви; она почему-то вбила себе в голову, что Максима осудили именно из-за нее, за то, что он вызволил ее из пыточной камеры виллы Атласова. Пятнадцатилетняя школьница обещала любить его вечно и ждать хоть сто лет, а когда Максим наконец вернется — выйти за него замуж, прожить еще сто лет и умереть счастливыми в один день.
…свежий воздух, посильный труд, здоровый образ жизни — что еще надо для полного счастья? К тому же дисциплина, жизнь строго по распорядку. Это организовывает, не позволяя расслабляться. И какая разница, что меня ограждает от людей: бетонные коробки моего родного микрорайона или же колючая проволока? Знаешь, мне иногда даже кажется, что проволока и заборы чем-то лучше: сюда не могут проникнуть негодяи… Хотя тут и своих предостаточно. Что поделать: долгое сидение на одном месте невольно способствует занятиям философией…
Конечно же, узник сильно преувеличивал: лишение свободы еще никого не располагало к абстрактному философствованию. Но Наташе казалось: что, как он пишет, так, наверное, и есть на самом деле.
Значит, все будет хорошо — и встретятся они, и поженятся, и будут жить сто лет в любви и счастье, и умрут в один день.
А уж последние строки и вовсе внушали здоровый оптимизм:
Ничего, Наташенька, ты дождешься меня, меня там все дождутся, и я еще вернусь. Мы еще повоюем…
— Наташа, где ты пропадаешь, мы тебя повсюду ищем! — послышалось над самым ее ухом.
Девочка обернулась, судорожно сунула письмо с синим штампиком ИТУ в карман: перед ней стоял высокий, низколобый, прыщеватый одноклассник Игорь, сосед по парте в девятом классе. Впрочем, с сегодняшнего дня — уже бывший одноклассник…
— Что?.. Что?.. — непонятливо заморгала она, нервно заталкивая конверт поглубже в карман.
— Так после бала и гулянки идем по ночной Москве бродить?
— А кто еще идет? — заветное письмецо надежно покоилось на дне кармана.
— Да конечно все! День-то какой… Наверное, в последний раз вместе. Ну?
— Идем, — кивнула девочка с тихой грустью…
И были новые напутственные слова, и поднимались бокалы с шампанским, и был бал, и выпускницы — счастливые, с раскрасневшимися лицами танцевали с неуклюжими одноклассниками, и разлетались платья, шитые не менее чем за полгода, и наверняка каждая воображала себя Наташей Ростовой и Скарлетт одновременно.
А потом, как сложилось с давних времен, — традиционные гуляния по ночному городу, вдоль набережной Москвы-реки.
Выпускников, праздновавших последний звонок, было много, наверное, весь город — ломкие тенорки мальчиков, кокетливые повизгивания девочек, взрывы смеха — такой запомнилась выпускникам Москва в тот памятный день. И никто не заботился о том, что дома — «комендантский час» и что родители будут ругаться, если не придешь домой ночевать. Ведь родители, пусть даже самые строгие, тоже когда-то заканчивали школы, и тоже была в их жизни такая волшебная весна, и тоже цвели сирень и ландыши, и хотелось улыбок, вина, счастья, хотелось ходить по улицам так, чтобы не было у тех улиц тупиков, и хотелось встречать рассвет на Москве-реке…
Чего уж там, какой «комендантский час»: такой праздник бывает только раз в жизни!
А если праздник, если рядом девчонки, которых когда-то дергал за косички, у которых списывал контрольные и по которым вздыхал украдкой, то не грех показать себя настоящим гусаром, чтобы было почти как у взрослых.
Небольшая компания стояла в вечерних сумерках на набережной, рядом с пристанью прогулочных катеров. Девочки живо обсуждали, кто в чем был одет на выпускном балу и какое платье выглядело самым эффектным, а мальчики предавались более серьезному занятию — распитию спиртного и ностальгическим воспоминаниям.
— А ты помнишь, Наташка, — расчувствовавшийся Игорь, бывший сосед по парте, отер губы от шампанского и протянул девушке бутылку, — помнишь, как я у тебя классно сочинение содрал? Мне училка пятерку поставила, а тебе за это же самое — четверку…
— Да ладно, нашел о чем вспоминать, — его сосед, маленький, толстенький, потянулся за бутылкой. — Ты куда поступать надумал?
— А на фиг еще куда-то поступать, — отмахнулся недавний удачливый специалист по списыванию, — учиться? Чему учиться — как бедным быть, да? Или ты всерьез поверила той муре, которую директор нам на уши на линейке вешал? В школе горб поломал — и хватит…