Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны
Шрифт:
– Надоело! – злобно выкрикнул Иван и вскочил. – Разуй глаза! Нас стреножили! У них всё! А у тебя что? Только шариковая ручка!
Оболенцев молча сел за стол, достал несколько листков белой бумаги и стал писать:
«Генеральному прокурору СССР тов. Рекункову А. М. Рапорт…»
– Ты что надумал? – не унимался Ярыгин.
– Иван, борьба вступает в новую фазу. Я буду ставить вопрос лично перед Генеральным прокурором о лишении всей этой компании депутатской неприкосновенности. Вызови Розанова, пусть сегодня же с моим рапортом вылетает в Москву.
– Не обольщайся! И его, генерального твоего, так же схарчат. Твой Майер, ссылаясь на своих любимых классиков, сейчас, наверное, сказал бы так: «История понеслась вскачь, стуча золотыми копытами по головам дураков…» – Ярыгин сделал паузу и добавил: – Нас же, как волков, обложили… И плевать они хотели на все законы…
Оболенцев сурово посмотрел на друга и твердо сказал:
– Тэрциум нон датур. Третьего не дано!..
После смерти Ольги Оболенцев долго не мог прийти в себя. С Ярыгиным они побывали и на месте гибели Ольги. Обоим интуиция подсказывала, что это не несчастный случай, но доказательств не было никаких. Оба метались в догадках и казнили себя за то, что не сумели уберечь ее. Маховик самоедства порой так затягивал Оболенцева, что он ощущал себя если не убийцей, то его ближайшим пособником. И тогда желание вывести всех этих местных лордов преисподней на чистую воду захлестывало его. Он начинал работать с удвоенной энергией, чем вселял оптимизм не только в Ярыгина, но и во всех членов бригады. Иногда после работы он ненадолго приходил к морю и слушал, как шумит прибой. Это успокаивало. После чего шел в гостиницу, где до поздней ночи обсуждал с Ярыгиным дела.
В один из таких вечеров в дверь номера раздался громкий стук.
– Войдите! – сказал Ярыгин с такой интонацией, что Оболенцев добавил:
– Введите!
Дверь открылась, и в проеме показался один из артистов цирка, гастролирующего в городе-курорте.
– Москвичи! – сказал он торжественно. – Мы устраиваем отвальную. Завтра утром переезжаем в другой город. Просим вас составить нам компанию!
– Обязательно придем! – обрадовался Ярыгин. – Гитара есть? – спросил он на всякий случай. – Если есть, сыграю!
– Даже если нет, то найдем обязательно! – обрадовался циркач. – Так мы вас ждем!
– Ну что, двинем? – обратился Ярыгин к Оболенцеву, едва циркач покинул их номер.
– Нет, Ваня, иди один. Настроение не то.
Ярыгин хорошо понимал друга и не стал настаивать.
– Я приду попозже, – пообещал Кирилл. – Просто покажусь, но пить и гулять не буду. Не смогу. Ольга перед глазами стоит. Чувство вины не покидает меня…
– Буду ждать! – даже обрадовался такому решению вопроса Ярыгин и отправился прямиком на репетиционный манеж, где циркачи справляли отвальную.
Вокруг сдвинутых столов с внушительной батареей бутылок и обильной закуской толпилась цирковая братия, наполняя тарелки. Что-то вроде шведского стола.
Ярыгину обрадовались и сразу же налили стакан водки. Клоун, недавно репетировавший номер с собачками и обезьянкой, прокричал ему знаменитое: «Ин вино веритас!» – после чего Ярыгину ничего не оставалось, как выпить…
А Оболенцев, как только его друг исчез за дверью, рухнул бессильно на кровать и закрыл глаза.
Кто-то постучал в дверь, Оболенцев подошел к ней с очень недовольным видом, опасаясь, что пришли пьяные циркачи и будут его уговаривать пойти с ними веселиться.
Открыв дверь, он вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял тот самый молодой парень с короткой стрижкой, с которым он встретился в коридоре прокуратуры. Тогда этот парень сопровождал хорошо знакомого Оболенцеву государственного деятеля.
– С вами хотят поговорить! – коротко сказал парень.
– Сейчас?
– Да, вас ждут у входа.
Оболенцев спустился вниз, на учебный манеж, а крепкий парень отправился ждать его на улицу, к газетному киоску, возле которого стояла машина.
Отвальная была в самом разгаре: в причудливом хороводе кружились гимнасты, крутили сальто акробаты, жонглировали гирями силачи, бегали и весело орали лилипуты.
Оболенцев с трудом нашел Ярыгина. Тот, уже сильно нагрузившись, сидел на стуле в укромном уголке с гитарой в руках и пел небольшому кружку почитателей песню «Гусарская рулетка»:
…Что нам жизнь – деньги медные, Мы поставим на белое. Жребий скажет, кому умирать. Гусарская рулетка – жестокая игра! Гусарская рулетка – дожить бы до утра!..
На его плечо вскочила маленькая обезьянка, он оторвал глаза от гитары и увидел Оболенцева.
– Свершилось чудо! – завопил Ярыгин голосом Карлсона. – Друг спас друга! Кирилл, дай я тебя обниму!
Он полез обниматься, но Оболенцев шепнул ему:
– Я поехал на встречу! За мной пришли!
– Может, я с тобой? – также шепотом спросил Ярыгин.
– Не опасно, я его знаю по Москве.
– Ни пуха!
– К черту!
Оболенцев пошел к выходу, а Ярыгин снова взялся за гитару.
Старый клоун подскочил к Оболенцеву и протянул ему стакан водки.
– Ин вино веритас! – сказал клоун.
Кирилл отрицательно покачал головой и вышел, слыша за собой пение друга:
Ставки сделаны, ставки сделаны, господа! Ставки поздно менять!..
Выйдя из цирковой гостиницы, Оболенцев увидел парня, стоящего возле газетного киоска, и направился к нему.
Они сели в автомобиль, и шофер повез их к морю.
Остановившись у разрушенного храма, они вышли из машины и молча направились к раскопкам античного поселения. У освещенных лунным светом колонн Оболенцев увидел знакомого ему государственного деятеля.
Грузный человек в роговых очках смотрел в морскую даль.
Крепкий молодой парень не дошел до своего хозяина ровно столько, сколько следовало.
– Дальше идите один! – шепнул он Оболенцеву. Оболенцев подошел к человеку в роговых очках.
– Вы меня знаете? – продолжая смотреть в море, сухо спросил человек в роговых очках.
– Да! – коротко ответил Оболенцев.
– Тогда будем считать, что мы знакомы! – Он повернулся к Оболенцеву и, кивнув на колонны, продолжил: – Когда-то сюда был сослан вольнодумец Овидий.