Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны
Шрифт:
– Закон… Смотрите глубже в историю. Вы, по-моему, ее неплохо знаете… Вспомните Горация: «Какую пользу могут принести законы в обществе, в котором нет нравственности?..» Так вроде бы свидетельствовал он? А многие из тех, кто опередил свое время, вынуждены были ждать его не в самых удобных местах!
– Значит, уступить должен я! – констатировал Оболенцев, больше думая уже о перспективах расследования по делу, чем о политической стороне разговора.
Человек в роговых очках поднял воротник плаща, поежился и, глядя на сверкающую поверхность
– Жизнь – это выбор! Надо определиться и ждать! Надо определиться!.. Осень!.. Сыростью тянет…
Оболенцев повернул голову и тоже посмотрел вдаль, туда же, куда и его визави, – на поблескивающую в холодных лучах осеннего солнца ленту реки. «Натянута, как струна, – подумал он, – и спокойна, как смерть».
Нью-Йорк. Еще теплый, но уже осенний ветер гнал по улице обрывки бумаги, пластиковые стаканчики, пустые алюминиевые банки, ворошил страницы валяющихся на асфальте газет.
Темно-вишневый «форд», за рулем которого сидел Майер, медленно двигался вдоль края дороги, заставленной автомашинами, в поисках места для парковки. И так же медленно двигался за ним голубой «бьюик». За его затемненными окнами угадывались два человеческих силуэта.
Наконец, найдя свободное место, Майер припарковал машину и, по привычке закрыв дверь на ключ, направился в сторону небольшого кафе, где за одним из столиков сидели, потягивая пиво из высоких стаканов, три пожилых мужчины.
Майер подсел к ним. Тотчас около столика возник официант. Получив заказ, он быстро удалился и уже через несколько минут вернулся с небольшим круглым подносом, на котором стоял высокий стакан с пивом и блюдечко с поджаренными и подсоленными орешками.
Некоторое время Майер молча наслаждался пивом и орешками, затем спросил у мужчин, сидевших с ним за столом:
– Решились?
Один из них, с седой шевелюрой, вынул из кейса и протянул Майеру исписанные листки бумаги со словами:
– Если бы просили не вы, Рудольф Дмитриевич… Врачи в последнее время мне запретили волноваться…
Другой, полный, вальяжный, достал конверт из кармана пиджака и отдал его Майеру.
– У нотариуса заверил, на всякий случай… Но, Рудольф, в Совдепии ведь подотрутся нашими показаниями!..
– Возможно! – пожал плечами Майер. – Но зато будут знать, кто есть кто… И где искать…
Третий, с заметным шрамом на лице, открыл папку, лежащую перед ним на столе, и, протягивая Майеру сложенные вдвое листки, заметил:
– Они и так знают… Только ручонки распустить им никто не дает!..
Старик спрятал бумаги в свой кейс и, заметно волнуясь, сказал:
– Спасибо, друзья!
Крепко пожав всем руки, Майер попрощался и поспешил к машине.
Едва его темно-вишневый «форд» отъехал от тротуара, как к нему в хвост снова пристроился голубой «бьюик».
«Форд» притормозил у перекрестка, чтобы пропустить переходящих улицу пешеходов, а затем быстро набрал скорость и направился к набережной Еудзона.
Еолубой «бьюик» неотступно держался за «фордом», сохраняя дистанцию.
Он мог не делать этого, потому что Майер находился в таком приподнятом настроении, что совершенно не смотрел по сторонам.
«Форд» Майера остановился на набережной. Прихватив пакет с хлебом, Майер оставил машину и спустился к воде, чтобы покормить птиц.
При его появлении заметались над водой большие белые чайки, бросаясь вниз с пронзительным криком.
Майер стал отламывать от батона куски и бросать чайкам в воду. Птицы клевали хлеб, а он стоял и с просветленной улыбкой смотрел вдаль.
Майер не заметил, как медленно и бесшумно к стоящему «форду» подполз голубой «бьюик». Боковое стекло у заднего сиденья машины опустилось, и находившийся в глубине автомобиля мужчина в черной кожаной куртке с поднятым воротником и в черных солнцезащитных очках припал к прикладу снайперской винтовки с глушителем.
И в ту минуту, когда над Гудзоном прогрохотал очередной поезд подземки, раздался глухой выстрел.
Судорожно пытаясь ухватиться за воздух, Майер упал лицом вниз, в воду. Распахнувшиеся полы белого плаща некоторое время удерживали его на поверхности, затем тело медленно поглотили воды Гудзона.
Падая, он уронил оставшийся хлеб, и чайки бросились за ним на берег и стали драться, вырывая друг у друга куски.
Мужчина из голубого «бьюика» быстро подошел к автомобилю Майера, открыл дверь «форда» и, схватив лежащий на переднем сиденье кейс, бросился к своему автомобилю.
Нырнув в «бьюик», он с силой захлопнул дверцу. В ту же секунду, взревев, машина сорвалась с места и исчезла…
На следующий день после встречи с человеком в роговых очках Оболенцев пришел на работу пораньше. Пока никого не было, он решил спокойно разобраться с документами, с тем чтобы подготовить окончательную формулу обвинения Борзову, а затем и другим лицам, проходящим по делу. Доказательств для обвинения у Оболенцева имелось предостаточно. Однако полной ясности по ряду эпизодов так и не было. Многие звенья цепочки, соединенные с Борзовым, выпадали. Особенно это касалось контрабанды икры и связей Борзова с таможней.
Кроме майеровских признаний и показаний еще ряда лиц, прямых выходов на Борзова не было. Все замыкалось на Штукатурове. Оболенцев в глубине души все же надеялся, что скоро Майер даст о себе знать. Он понимал, что старик начнет шевелиться только после того, как узнает, что по делу арестованы его основные недруги. Такая информация по прессе прошла, и Оболенцев, веря в Майера, ждал – несмотря на то, что хорошо знал о процессуальной несостоятельности его материалов. Но его в данном случае интересовали исключительно сведения, о которых старик на присланной кассете обещал поведать. Как распорядиться ими и как обратить их в доказательства в процессе следствия, для Оболенцева было делом техники и времени.