Прокурор идет ва-банк
Шрифт:
— Отлично! — сказал, одеваясь, Оболенцев. — Будь для меня всем!
И он нежно поцеловал ее в губы. Ольга отпустила его с таким чувством, будто сердце разорвала на две части…
Не успел Оболенцев выйти из подъезда ее дома, как услышал голос Ярыгина:
— Бум, бум, бум! Герой убит! Герой, штаны с дырой!
Оболенцев очень удивился появлению Ярыгина возле дома Ольги. Настолько удивился, что у него вырвалось:
— Профессионал!.. Ну, ты даешь! Если даже я затрепетал, то представляю, как трепещут уголовники.
Они направились в гостиницу.
Район, в котором жила Ольга, был так же мало похож на центр всесоюзной здравницы, как спальный район Тушино на Красную площадь. Здесь даже было еще непригляднее: редкие фонари создавали идеальную атмосферу для влюбленных и грабителей, а об асфальте здешние улицы не имели и представления.
Сельская тишина была, может, и целительна для аборигенов, но попавший сюда из шумного и сверкающего центра сразу же начинал чувствовать себя изгоем, которого специально потеряли и забыли найти.
Однако достаточно было проехать минут пятнадцать на автобусе, который в это время шел полупустой, и вновь тебя встречали огни большого города, шум и гам людских масс.
— Кто-то в Москве клялся мне, что мы едем исключительно по делу! — заметил Ярыгин, глядя в окно автобуса. — А сам небось влюбился!
— Сердцу не прикажешь. Достань пистолет и застрели меня! — предложил неожиданно Оболенцев. — Я настолько счастлив сейчас, что, кажется, ничего лучше в жизни уже не будет.
— «Остановись, мгновенье, ты — прекрасно!» — процитировал Ярыгин, испытывая жгучее желание немедленно, срочно увидеть свою молодую и любимую жену, добрую и ненаглядную Машу. — У тебя сначала всегда бывает прекрасно.
— А что потом? — обиделся Оболенцев.
— «Ты спрашивала шепотом, а что потом, а что потом? Постель была расстелена, и ты была растерянна…» — нараспев процитировал Ярыгин строки Евтушенко.
— Ваня! — строго остановил друга Оболенцев. — Мы уже не в том возрасте, когда вершина отношений «дала — не дала». Нам не шестнадцать лет!
— Мне минуло шестнадцать лет… — не унимался Ярыгин.
— Не ерничай, Ваня! — оборвал друга Оболенцев. — Мне кажется, это серьезно!
— Серьезно, серьезно? — обрадовался Ярыгин. — Ну что ж, дай Бог!
— Ты бы еще перекрестился! — подначивал Оболенцев. — Верующим заделался?
— Может, и верующим, — отбивался Ярыгин. — А вообще поговорка есть такая. Не слышал, что ли?
— Слышал, слышал! Лучше скажи, чем закончился твой поход к Каменковой? Удачно?
— Удачно! Правда, ее дома не оказалось, пришлось на работу к ней идти. Она согласилась дать показания, но только нашей бригаде, местным ничего говорить не будет.
— Это хорошо… А еще что ты мне хочешь сказать?
— Ко мне сегодня в номер заявилась Белянка с шампанским и со жратвой, — похвастался Ярыгин.
— У Маши рога не выросли, надеюсь? — засмеялся Оболенцев.
— Вроде умный, а шутки дурацкие! — обиделся Ярыгин. — Я же ради дела!
И Ярыгин стал рассказывать про Белянку и Каменкову.
Когда они вошли в холл гостиницы, Ярыгин испытал чувство облегчения, если не радости, увидев протрезвевшую Белянку на рабочем месте. Оболенцев наклонился к Ярыгину и сказал:
— Девушка твоей мечты сохнет у стойки. — Но в эту минуту он почувствовал исходящий от Ярыгина запах рыбы и продолжил: — Кашалот ты вонючий, понял?
— Это почему еще? — весело спросил Ярыгин.
— Пахнешь!
— Чем?
— Рыбзаводом! Вот чем.
— А-а-а, сэр! Это вам не Нью-Йорк. А ты взял на себя повышенное обязательство, социалистическое по форме, коммунистическое по содержанию, что будешь меня сносно кормить.
— Но мыться, Ваня, все равно надо… — продолжал укорять друга Оболенцев.
Ярыгин замолчал. Не стал доказывать, что он принял душ, а запах шел от волос, которые не успел вымыть.
В номере он сразу же пошел отмываться. И через двадцать минут был готов идти хоть на прием к английской королеве.
— Ты куда это собираешься? — подозрительно спросил Оболенцев, глядя, как друг одевается.
— Туда же, куда и ты! — весело сообщил Ярыгин. — Собираюсь тебя выставить! В гостинице ресторан работает до пяти утра. Теперь твоя очередь меня выгуливать.
— Ты уже коньяк из энзэ раздавил, — намекнул Оболенцев, показывая глазами на недопитую бутылку «Белого аиста».
— Жмот! Я же для дела! — мгновенно откликнулся Ярыгин. — А от самого как от винной бочки несет. Видел я у деда, какую бутыль вы вдвоем выдули. Еще меня попрекаешь…
— Ладно! — причмокнул Оболенцев. — Будешь хорошо себя вести, свожу к деду, выпьешь настоящего вина, такое лишь на приемах в Кремле подают.
— Забыл с пьяных глаз, — засмеялся Ярыгин, — про певичку-то из ресторана?
— A-а! Тогда я тоже под душ!
— Под холодный! В форму немного придешь.
— Приду! — согласился Оболенцев. — Только ты меня не особенно там выставляй. А то придется мне срочно лететь в Москву. Мало денег захватил с собой, на певичек не хватит!
— У меня есть, не боись! — подмигнул Оболенцеву Ярыгин.
Оболенцев быстро принял холодный душ и смыл с себя почти весь хмель. Можно было идти в ресторан…
Ресторан встретил их громом оркестра, клубами табачного дыма и пульсирующими разноцветными лучами цветоустановки. Под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по залу причудливые блики.
Друзья заметили небольшой столик у стены, за которым как раз было два свободных места.
— Чур, я лицом к эстраде! — крикнул Ярыгин и бросился к столику.
Оболенцеву осталось лишь молча пожать плечами и, улыбаясь, последовать за другом.