Прокурор по вызову
Шрифт:
– Обвиняемый Оласаев, – скрипучим голосом вопросил судья, – признаете ли вы себя виновным в умышленном убийстве Бармина?
– Да. Признаю.
В последнем слове подсудимый кратко повторил свои прежние показания и просил о снисхождении.
Матери Мурада стало дурно, и ее вывели из зала.
Судьи удалились в совещательную комнату и совещались ровно два часа. Скорее всего, приговор был согласован заранее, и судьи просто соблюли минимум приличий.
Мурад выслушал приговор, так и не подняв головы.
– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики Оласаев Мурад Ильясович признается виновным в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств гражданина Бармина
Хмуренко. 10 апреля. 22.10
В кабинете горел свет, дверь была распахнута настежь, а на пороге валялись смятые бумажки. Ребята в камуфляже поработали, мелькнула у Хмуренко мысль. Нет, чушь собачья, как они могли сюда пробраться? Или это наш «честный следователь»? Неужели ему так легко и быстро дали санкцию на обыск? Или это он в порядке частной инициативы? Хмуренко надоело задавать себе вопросы, и он, сжав кулаки, смело шагнул через порог.
Ни ребят в камуфляже, ни следователя Турецкого в кабинете не было, и вообще, все было цело и невредимо, все находилось на своих обычных местах, за исключением Лады. Лада сидела за столом Миши Лепешкина, навалившись на него грудью, вытянув руки, так что пальцы свисали с противоположного края стола, и один за другим пускала бумажные самолетики. Их у нее был заготовлен целый ворох. Ногой она катала под столом пустую пластиковую двухлитровку боржоми.
– А-а-а, Александр Сергеевич! – пьяно протянула она. – Тяжело без тренировки! Фух! Как эфир?
Хмуренко обалдело на нее уставился. За все годы совместной работы он впервые видел Ладу в таком откровенно свинском состоянии.
– Давай я тебя домой отвезу, – предложил он.
– Нет. Сперва доклад о проделанных успехах.
– На каком поприще?
– Журналис-с-стко-расследовательном. Расследователь-ском. Я сейчас.
Лада, шатаясь, вышла за дверь и через пять минут вернулась, умывшись, в значительно лучшей форме. Увидев, что с ней, возможно, удастся поговорить серьезно, Хмуренко сел в свое кресло и спросил:
– Ты в «Данко» попала на банкет?
– Нет. Я сама устроила эксклюзивный банкет для Таи. Тая – секретарша Глеба Евгеньевича. Для начала я представилась главой благотворительного фонда. Якобы пришла склонять Фурманова к пожертвованиям. Потом слово за слово выяснила, что она его слегка так недолюбливает. Ну и наплела историю, что сама три года проработала секретаршей генерального в солидной фирме, что он был мудак, совсем меня достал, что я ушла, хлопнув дверью, а теперь открыла свое дело – фонд и счастлива до безумия. Потом затащила эту Таю в кабак. Пол-литра бананового ликера пришлось в нее влить! А он, между прочим, сорок градусов! А ростом она на полголовы меньше меня и весит, наверное, килограммов шестьдесят максимум. В итоге рассказала, конечно. Все. Кто на фирме чем занимается, откуда и куда идут деньги и как она потеряла невинность – страшно интересно!
– Давай ее интимную жизнь оставим пока в стороне. – Хмуренко, воспользовавшись паузой, перехватил инициативу. Обрушившийся на него поток сознания слегка утомил, и он засомневался, правильно ли поступил, не отложив разговор с Ладой до завтра.
– Правильно, – согласилась Лада, – Тая, она вообще-то такая дура!
– Что ты выяснила про деньги?
– Она, по сути, ничего не знает. – Лада потрясла головой, подошла к окну, приложила лоб к холодному стеклу, постояла так с минуту и продолжила: – «Данко» занимается торговым посредничеством при экспорте нефтепродуктов. От налогов уклоняются обычным способом: заключают договор с иностранным партнером, прибыль – копеечная. Потом керосин там или мазут по дороге в порт якобы перекупает другая фирма-посредник, прибыль у «Данко» опять копеечная. Эта другая фирма продает мазут тому же самому иностранному партнеру уже по разумной цене, хотя и несколько ниже мировой. На самом деле второй фирмы-посредника в природе не существует, она каждый раз новая. «Данко» с каждого рубля прибыли проводит по документам копейку, исправно платит с этой копейки налоги и неплохо себя чувствует.
– Понятно, понятно, – Хмуренко нетерпеливо заерзал в кресле, – ты же сама сказала: схема обычная. Подавляющее большинство частных фирм в России так работают, почему, спрашивается, никогда не можем налоги собрать. При чем здесь Ильичев?
– При том, что даже с учетом всех шахеров-махеров не получается отстегивать ему по миллиону-другому в месяц. Они за год в лучшем случае миллионов пять намоют. Это вам не Сосновский с его миллиардами. И, кроме того, Фурманов регулярно пропадает в Швейцарии. Зачем, никто не знает. Контракт из-за границы привез только один раз, и тот мизерный. Про Ильичева Тая, разумеется, не в курсе. В общем, мнение у меня сложилось такое: либо Ильичев действительно имеет доступ к пресловутым деньгам КПСС, но ограниченный, и вынужден подсасывать их понемногу, используя «Данко», как прикрытие. Либо «Данко», наоборот, используется для вывоза за рубеж теневого капитала, к которому имеют отношение коммунисты, а Ильичев, вступив в сговор с Фурмановым, разворовывает партийную кассу. Второе мне кажется более вероятным.
– Хорошо, да не очень! – сказал Хмуренко, видя, что Лада практически протрезвела и способна рассуждать логически. Сначала казалось, что все просто: Ильичев гребет деньги и не особо задумывается о том, чтобы заметать следы. А источник финансирования ему найти довольно трудно. Дают – скажи спасибо! Если какой-то репортер из заштатного «Прим-ТВ» смог его записать, мы с его пленкой сможем все это легко раскрутить. Или сконструировать так, как сочтем нужным, и никто не сможет убедительно отпереться. А выходит, у них сложная система веревочек! В общем, слишком замысловато для Ильичева, на самом деле он болван и всегда действует в лоб. Надо порыться как следует вокруг этого «Данко» здесь в Москве и в Швейцарии, иначе можно крепко влипнуть. Я уже начинаю сомневаться: не подсунул ли нам твой знакомый вульгарную дезу, чтобы заработать двадцать пять тысяч баксов?
– Не подсунул. – Лада улыбнулась и заговорщически подмигнула шефу. – Я еще не сказала вам самого интересного. В «Данко» я наткнулась на следователя Генпрокуратуры. Угадайте, на кого именно?
– На Турецкого?! Что он там делал?!
– Понятия не имею. Во всяком случае, ни с Таей, ни с Фурмановым он не общался. Может, пришел инкогнито и что-то вынюхивал?
– А он тебя не узнал, или кто-нибудь другой, та же Тая?– вдруг спохватился Хмуренко. – Ты же у нас телезвезда?
– Не думаю. К Турецкому я сразу повернулась спиной, Тая новости наверняка не смотрит, а чтобы кто-то взглянул мельком и узнал – не думаю, телезвезда у нас вы.
Турецкий. 11 апреля. 9.00
Ирина Генриховна с Ниночкой по поводу первого теплого выходного дня отправились гулять по набережной, а Турецкий, вынужденный выполнять данное накануне обещание, остался чинить телефон.
В аппарате звонок работал через раз и звук то появлялся, то исчезал. Разобрав все до последнего винтика, Турецкий обнаружил причины: оборванный контакт и сломанное пластмассовое крепление рычага. Контакт он кое-как припаял, но клея в доме не нашлось. В поисках «Момента» он выгреб на пол в прихожую все содержимое кладовки и нашел-таки искомый тюбик, но тот, как назло, оказался абсолютно засохшим.