Прокурор республики
Шрифт:
Приехал Капобланка, "знойный кубинец", чемпион мира, знаменитый шахматист, за ним стаей ходили болельщики - одаривали конфетами и цветами, охотились за автографами... Приехал другой великий шахматист, экс-чемпион мира Ласкер, прибыли Рети, Тартаковер, Рубинштейн, Грюнфельд, Шпильман, Маршалл, Торрес - словом, все лучшие шахматисты, чьи имена вошли в историю шахмат.
Люди, ни разу не слышавшие до той поры слов "ферзь" и "ладья", часами стояли возле демонстрационных досок, набрасывались на экстренные вып/ски шахматных бюллетеней,
шахматной лихорадкой, садились за учебники, записывались в кружки, овладевали премудростями дебютов и эндшпилей, пополняя росшую не по дням, а по часам армию советских шахматистов. Это массовое движение, которому не было равных, породило и полководцев шахматной армии Советского Союза будущих чемпионов мира и гроссмейстеров мирового класса.
У колыбели этой армии, проницательно видя ее будущие победы, зримо представляя себе ее роль в повышении культуры народа, стоял прокурор республики Николай Крыленко.
...Мест для зрителей на этом турнире не было - столики стояли в зале, посреди которого, освежая воздух и заглушая голоса темпераментных комментаторов, журчал настоящий фонтан. Редкие счастливцы толпились вокруг столиков, неуклюже задевая игроков коленями и локтями.
К Николаю Васильевичу, наблюдавшему за игрой Капабланки, протиснулся корреспондент "Вечерней Москвы":
– Скажите, пожалуйста, на ваш взгляд, шахматы - это спорт или искусство? Наши читатели интересуются...
Читатели действительно интересовались. Споры об этом велись тогда всюду.
– Искусство, прежде всего - искусство!
– уверенно ответил Крыленко. Богатство идей и красота комбинаций ставят этот вид умственного творчества в один ряд с другими проявлениями искусства: поэзией, живописью, музыкой. Элемент борьбы придает шахматам еще и спортивный характер.
Ему возразил стоявший рядом нарком здравоохранения Николай Семашко:
– Вопрос, по-моему, поставлен неправильно. Надо
так: это наука или спорт? Я бы ответил: спорт, основанный на науке.
А французский гроссмейстер Савелий Тартаковер, который только что свел вничью трудную партию, заключил:
– И наука, и спорт, и искусство.
Крыленко махнул рукой:
– К черту определения! Это просто прекрасно - играть в шахматы... Так и запишите: прекрасно!
Капабланка допустил промах - ошибку, которая может стать для него роковой. Крыленко заметил это сразу. Он стоял в толпе болельщиков, плотным кольцом окруживших столик чемпиона мира, и безуспешно пытался скрыть волнение.
Он всегда переживал перипетии интересной, напряженной партии. А тут переживал вдвойне: с Капабланкой сражался чемпион Ленинграда Саша Ильин-застенчивый молодой человек, за плечами которого уже было боевое прошлое и такая революционная биография, что ее вполне хватило бы на троих. Восемнадцатилетним эмигрантом-большевиком он стал шахматным чемпионом Женевы, и с тех пор к его фамилии прибавилось, как это делалось в старину разве что с полководцами,
Худое лицо Ильина-Женевского дергалось от нервного тика - это был результат контузии, полученной им на фронте десять лет назад. Отравившись газами, он потерял память и целый год не мог играть в шахматы, но огромным усилием воли он заставил себя начать с нуля и вскоре уже играл в прежнюю силу.
Элегантный, в прекрасно сшитом костюме, в белой сорочке с модными пуговками на воротничке, как мало напоминал он того, заросшего щетиной, с воспаленными, слезящимися глазами комиссара, который вел на штурм Зимнего гренадерский полк, а потом воевал с восставшими юнкерами... Вот он задумался, сдвинув мохнатые брови, нервно провел рукой по вьющимся волосам. И решительно отдал Капабланке ферзя.
Крыленко впился глазами в доску. На лбу выступили капельки пота. Он мысленно стал считать варианты, но Капабланка быстро схватил фигуру принял жертву. В азарте борьбы этот великолепный тактик не заметил ловушки. Еще несколько ходов... Ладьи ИльинаЖеневского взрывают позиции чемпиона мира. Пешка рвется в ферзи. Мат неизбежен. Капабланка эффектным жестом низвергает своего короля - признает поражение, И подает противнику руку.
В зале началось что-то неописуемое. Все бросились обнимать победителя. Кто-то распахнул настежь окно:
"Капабланка сдался!" - восторженный возглас на всю заполненную людьми площадь. И овация такая, что милицейские кони испуганно заржали.
Николай Васильевич радовался вместе со всеми, но клики победы были ему не по душе. Что это - коррида? Петушиный бой? Или схватка гладиаторов? Не хватало еще, чтобы зрители кричали: "Добей его!"-и, как в Риме, опускали палец вниз.
Он протиснулся к Ильину-Женевскому и молча его обнял. Лишенный ложного честолюбия, повелевающего спортсмену возвратиться с поля битвы не иначе, как победителем, Крыленко никогда не распекал за поражение, если противник, каким бы он ни был, взял верх в честной спортивной борьбе. Но, если в столь же честной игре победил свой, радость его была огромна.
Капабланка с грустной улыбкой смотрел на ликующую толпу. Крыленко крепко стиснул его руку.
– Согласится ли маэстро в свободный день дать сеанс одновременной игры?
– спросил он.
– Охотно!
– ответил гроссмейстер.
– Шахматы для меня не мука, а наслаждение.
Сразиться с чемпионом мира пришли на этот раз не совсем обычные шахматисты. Это были ветераны революции, приобщившиеся к шахматам в эмигрантском далеке или сибирской ссылке. Привыкшие ко всему относиться серьезно, они и на шахматы смотрели не как на приятную забаву, а как на дело, которое требовало от человека напряжения всех его духовных и нравственных сил, полной самоотдачи.
Никто из них не рассчитывал на победу - силы слишком неравные, но все были готовы не к шуточной - настоящей борьбе. И, едва взглянув на своих противников, Капабланка понял это, понял, что не гастроль его ждет, а работа. Бой!