Пролетая над гнездом кукушки
Шрифт:
В семь часов открывается столовая, и теперь все идет в обратном порядке: первыми Колесики, потом Ходячие, потом Острые берут подносы, кукурузные хлопья, бекон и яйца, тост, а в этот раз — консервированный персик на куске зеленого, в каплях, салата. Некоторые из Острых приносят подносы Колесикам. Большинство Колесиков — это просто Хроники, у которых плохо с ногами, но среди них есть трое таких, которые вообще ничего не могут делать, только сидеть, потому что у них что-то со спиной. Таких называют Овощами. Черные ребята вталкивают их в столовую после того, как все остальные усядутся, подвозят их к стене и приносят им такие же самые подносы с отвратного вида едой и маленькими белыми диеткарточками. Яйца, ветчина, тост, бекон — все это пережевывается тридцать два раза внутри беззубой стальной машины на кухне. Я вижу ее поджатые, складчатые губы, словно кишка пылесоса, и как она выплевывает комок жеваной ветчины на тарелку с таким звуком, словно в хлеву.
Черные ребята суют еду в сосущие розовые рты Овощей так быстро, что те не успевают проглотить, и вся эта мешанина сползает по их маленьким подбородкам и падает на зеленые штаны. Черные ребята осыпают Овощей проклятиями и вращением ложек раскрывают шире их рты, словно ковыряют гнилое яблоко: «Этот старый пердун Бластик, он загнулся прямо у меня на глазах. Не могу сказать точно, чем я его накормил — то ли беконным пюре, то ли его собственным траханым языком…»
В семь тридцать возвращаемся в дневную комнату. Большая Сестра смотрит через специальные очки, всегда отполированные до такой степени, что ты не можешь сказать, есть ли они на ней, кивает, тянется и отрывает лист от календаря, на один день приближая свою цель. Она нажимает кнопку и дает сигнал. Слышу, как где-то начинает дребезжать большой лист тончайшей жести. Все приходит в порядок. Острые: сидите на своей половине дневной комнаты и ждите, когда внесут карты и монополию. Хроники: сидите на своей стороне и ждите паззлы из коробки Красного Креста. Эллис: отправляйся на свое место у стены, поднимай руки, чтобы получить укол, и писай себе в штанину. Пете: тряси своей головой, словно марионетка. Скэнлон: клади свои узловатые руки на стол перед собой, собирая воображаемую бомбу, чтобы подорвать воображаемый мир. Хардинг: начинай говорить, маши в воздухе своими голубиными руками, потом лови их, суй в подмышки, потому что большие мальчики не машут руками таким вот образом. Сефелт: начинай рыдать над тем, что у тебя болят зубы, и над тем, что у тебя выпадают волосы. Все вместе: вдохнули… выдохнули… в безупречном порядке; сердца бьются в ритме, предписанном карточками ежедневных назначений. Звук хорошо подогнанных цилиндров.
Словно в мультфильме, где фигурки, плоские и обведены черным, разыгрывают какую-то дурацкую историю, которая могла бы быть по-настоящему забавной, если бы картонные фигурки не были настоящими парнями…
Семь сорок пять. Черные ребята движутся вдоль линии Хроников, ставя катетеры тем, кто все еще ими пользуется. Катетеры представляют собой использованные презервативы со срезанными кончиками; они примотаны пластырем к трубкам, которые проходят под штаниной к пластиковому мешку, на котором написано: «НЕПРИГОДНО К ПОВТОРНОМУ ИСПОЛЬЗОВАНИЮ». Моя работа — выливать их и мыть в конце каждого дня. Черные ребята приделывают презервативы, прилепляя их пластырем к волосам; у старых катетерных Хроников волос нет, они безволосы, словно младенцы, — все выдраны пластырем.
Восемь часов. Стены жужжат и гудят во всю силу. Громкоговоритель на потолке голосом Большой Сестры объявляет: «Лекарства». Мы смотрим в стеклянный ящик, где она сидит, но ее рядом с микрофоном нет; на самом деле она находится в десяти футах от микрофона, обучая одну из маленьких сестер, как правильно приготовить поднос с аккуратными таблетками — чтобы все они были разложены в нужном порядке. Острые выстраиваются у стеклянной двери: А, Б, В, Г, потом — Хроники, потом — Колесики (Овощам выдают лекарства, смешанные с чайной ложкой апельсинового соуса, позже). Парни идут гуськом и берут капсулы в бумажной чашечке, забрасывают их в глотку и получают стаканчик с водой от одной из маленьких сестер, чтобы запить таблетку. В редких случаях какой-нибудь дурак может спросить, что ему назначено глотать.
— Подожди минутку, дорогая, что это за две красные пилюли вместе с моими витаминами?
Я его знаю. Это большой, властный Острый, который уже заполучил себе репутацию нарушителя спокойствия.
— Это лекарство, мистер Табер, очень полезное для вас. Ну же, выпейте сейчас.
— Но я хочу знать, чтоэто за лекарство. Господи Иисусе, я вижу, что это — пилюли…
— Просто проглотите их все, ведь мы так и сделаем, мистер Табер, — просто ради меня? — Она быстро смотрит в сторону Большой Сестры, чтобы убедиться, что ее маленькая хитрость с флиртом оценена положительно, потом смотрит опять на Острого. Он все еще не готов проглотить нечто, о чем он и понятия не имеет, даже если и ради нее. — Не расстраивайтесь, мистер Табер…
— Расстраиваться? Все, что я хочу знать…
Но Большая Сестра уже подошла — она спокойна, кладет ладонь ему на руку и парализует ее до самого плеча.
— Все в порядке, мисс Флинн, — говорит она. — Если мистер Табер хочет вести себя как ребенок, с ним и надо обращаться подобным образом. Мы старались быть с ним добры и внимательны. Очевидно, это не нашло должного отклика. Враждебность, враждебность — вот и все, что мы получили в благодарность. Мистер Табер, вы можете идти, если не хотите глотать ваши лекарства.
— Все, что я хотел, — это узнать,для чего…
— Вы можете идти.
Он отходит, ворча, и проводит утро, слоняясь около уборной и гадая насчет этих капсул. Я один раз исхитрился с теми же самыми красными капсулами, спрятал их под язык, сделал вид, будто проглотил, а потом раздавил в кладовке. Через некоторое время, пока все не превратилось в белую пыль, я увидел миниатюрные электронные схемы, как те, которые я помогал устанавливать в корпус радара, когда служил в армии, — микроскопические проволочки, сетки, транзисторы. Они рассыпались при контакте с воздухом…
Восемь двадцать. В дело идут карты и головоломки…
Восемь двадцать пять. Кто-то из Острых сказал, что обычно подглядывал за своей сестрой, когда она купалась; трое ребят, которые сидят вместе с ним за столом, чуть не передрались из-за того, кто запишет это в амбарную книгу…
Восемь тридцать. Двери отделения открылись, и рысцой вбегают два техника, от которых разит вином. Техники всегда двигаются или быстрым шагом, или рысцой, потому что их так наклоняет вперед, что приходится двигаться быстро, чтобы устоять на ногах. От них пахнет так, словно они стерилизуют свои инструменты в вине. Они захлопнули лабораторную дверь, и я придвинулся ближе, чтобы подслушать их разговор.
— Зачем нас позвали в такую рань?
— Мы должны установить контур пресечения любопытства одному шумному симулянту. Срочная работа, она говорит, и я даже не уверен, что у нас есть в запасе один.
— Мы могли бы поручить IBM сделать это за нас — было бы быстрее; дай я посмотрю в снабжении…
— Эй, будешь возвращаться, притащи бутылку чистой зерновой: без нее я не могу установить самой простой трахнутой детали, мне нужна живительная влага. Ну, это все-таки лучше, чем работать в гараже…
Их разговор похож на крутящуюся в быстром темпе пластинку или диалог из комедийного мультфильма. Отхожу раньше, чтобы меня не застукали за подслушиванием.
Два больших черных парня ухватили Табера у сортира и тащат его в матрасную. Он хорошенько пнул одного по ноге. Он вопит о кровавом убийстве. Вижу, каким беспомощным он выглядит, когда они скрутили его, словно стянули обручами из черного железа.
Они толкнули его лицом на матрасы. Один сидит у его головы, а другой стягивает штаны, открывая его спину, и стаскивает одежду до тех пор, пока персикового цвета задница Табера не оказывается в рамке измятой салатной зелени. Он изрыгает проклятия в матрас, а черный парень, который сидит у его головы, повторяет: «Все в порядке, мастер Табер, все в порядке…» Медсестра прошла через холл, смазывая вазелином длинную иглу, потом закрыла за собой дверь, так что на секунду все они исчезли из виду, затем вышла оттуда, вытирая иглу о лоскут от штанов Табера. Она оставила банку с вазелином в комнате. Прежде чем черные ребята закрыли за ней дверь, я увидел того, который все еще сидел у головы Табера, смазывая его клинексом. Пробыли там довольно долго, прежде чем дверь отворилась снова. Они вышли и потащили Табера через холл в лабораторию. Его зеленые штаны теперь сорваны, и он прикрыт отсыревшей рубахой…