Пролог (часть 1)
Шрифт:
— Это правда! Это правда, брат!
— Они говорят, будто мы ведем расистскую кампанию. Но мы ведем кампанию для всех бедных людей — чёрных, белых, мексиканцев, пуэрториканцев, индейцев. Все бедные, независимо от цвета кожи или расы, должны идти с нами. И мы их приветствуем!
— Это правда! Это правда, брат!
По-английски рефрен каравана звучит так: «That’s true! That’s true, brother!» Будто четыре глухих медленных удара в большой барабан и два быстрых удара — в малый. Чуть синкопированный ритм этой фразы стал ритмом каравана.
Сегодня, 14 мая, они пришли в Филадельфию. В пятницу будут в Вашингтоне.
Там уже поблескивают на солнце лезвия штыков.
— Это правда! Это правда,
И вот — Вашингтон. Палаточный «Город воскрешения» между памятниками Линкольну и Джорджу Вашингтону заселяется мечтателями.
Репортёр наклоняется к старику, сидящему возле палатки:
— Откуда пришел, старик?
— Тот качает головой:
— Я здесь, чтобы разговаривать с Линдоном Джонсоном, а не с тобой. Мне нельзя терять время.
В этих словах кусочек веры, мечты: стоит договориться с президентом — и не станет голода и нищеты. Но это и ирония над самим собой. И настороженное отношение к прессе.
Некоторые газеты здесь пишут, что люди, пришедшие в Вашингтон, уже хотят уходить домой. Что у организаторов похода бедноты уже нет денег, а платить предстоит ещё за очень многое. Действительно, денег не хватает. Ох как не хватает. Но насчёт того, чтобы уходить? Пока ещё — нет.
Вчера в «Городе воскрешения» был митинг, в котором участвовало несколько сот его первых поселенцев.
— Все, кто хочет возвращаться домой, поднимите руки, — попросил председатель.
Только одна рука поднялась над головами собравшихся.
— Мы едины?
— Да, мы едины!
Трудно движутся караваны, но движутся.
На бостонском процессе
Для того чтобы попасть на двенадцатый этаж здания Федерального суда в Бостоне, где открылся процесс над доктором Бенджамином Споком и его четырьмя друзьями, надо пройти мимо доски объявлений с надписью: «Разыскиваются…» И под этим словом — фотографии преступников: фас, профиль. Ограбление банка. Огрубление почты. Похищение ребенка. Убийство. Ещё убийство… И в самом центре — человек с закрытыми глазами, в вечернем, костюме при бабочке. «Разыскивается за убийство доктора Мартина Лютера Кинга».
Расправа над Кингом была подготовлена и проведена людьми опытными и, несомненно, высокопрофессиональными.
Расправа над Споком ведётся тоже на высокопрофессиональном уровне. Это почувствовалось даже в день открытия суда. Назначались судебные заседатели. Для этого в зал суда вызвали около ста кандидатов. Из них судебный клерк произвольно назвал 12 человек, которые заняли свои места по правую руку от судьи. Защита и обвинение имели право отвести от состава заседателей по 10 человек (вместо них судебный клерк вызывал новых). Кого же отвело обвинение? Среди заседателей был единственный негр. Представители правительства США потребовали, чтоб его удалили. И негр был удалён. Среди заседателей было три молодых человека (не старше 25 лет). Представители правительства трезво расценили, что молодые люди, которых непосредственно касается вопрос о призыве в армию и участии в войне, могут разделять взгляды доктора Спока. Молодые люди один за другим были удалены из состава заседателей по требованию обвинения. Только одно кресло для заседателей заняла женщина. Но по требованию представителей правительства ей пришлось покинуть зал. Клерк случайно назвал в числе запасных заседателей еще одну женщину, но и она немедленно была исключена. И это тоже «весьма профессионально» со стороны представителей правительства, потому что женщина, особенно если она мать, вероятнее всего, испытывает уважение и благодарность к доктору Споку. Итак, в числе заседателей, которые должны, по идее, представлять американское общественное мнение, — ни одного негра, ни одного молодого человека, ни одной женщины.
Каждый раз, когда клерк объявлял об очередном отводе из состава заседателей по требованию обвинения, в зале поднимался саркастический смех, и служители спешили водворить тишину.
Судебные заседатели сидят двумя рядами по 6 человек.
Я, конечно, не знаю их имен. Не знаю профессий. Условно, для себя, каждому дал имя. Вот тот, № 12 (каждый имеет порядковый номер от 1 до 12, и за каждым закреплено одно определенное место), что сидит слева во втором ряду с видом человека, недовольного тем, что его оторвали от важных дел, получил кличку «Клерк». Ниже сидит заседатель № 6. Это грузный парень лет тридцати с бархатным бобриком чёрных волос. Он значится у меня в блокноте как «Борец». Рядом с ним пожилой лысый дядя с серым лицом. Руки положил на спинку кресла перед собой, как на баранку руля. «Таксист». Список можно продолжить. Он у меня полный.
Хотелось бы с ними поговорить. Но это строжайше запрещено. Даже между собой они не вольны обсуждать ход процесса. Им запрещено чтение газет. В номерах гостиницы, где их поселили, перед ними выключают телевизионный приёмник, если идёт передача, касающаяся процесса. То же самое с радио.
Прежде чем занять кресло заседателя, каждый ответил на три вопроса судьи: «Знали ли вы раньше о существе дела?», «Знали ли вы лично кого-нибудь из обвиняемых?», «Есть ли у вас сложившееся мнение о виновности или невиновности обвиняемых?» И, получив на все вопросы отрицательное покачивание головой, судья привычно заключал: «Заседатель представляется мне индифферентным». Только после этого заседатель имел право сесть на Отведенное ему кресло.
Я понимаю, что фраза эта — судебный стереотип, её произносили ещё в прошлом и в позапрошлом веке.
Но как кощунственно звучит она сегодня, на этом бостонском процессе!
Индифферентный — значит беспристрастный. Но здесь, в деле, в контексте сегодняшнего процесса, когда речь идет о судьбе страны, — это значит равнодушный.
Доктор Спок, его друзья, его сторонники, борясь против преступной войны, преследовали одну реальную цель, которой они могли достигнуть, — уменьшить раковую опухоль равнодушия, смертельно опасную для духа народа. Именно этому была посвящена, на мой взгляд, вся деятельность тех, кто начинал.
Горькая ирония политической борьбы состоит в том, что решать вопрос о виновности доктора Спока и его друзей должны по закону только «равнодушные» люди — и никто больше.
Я смотрю на «Клерка», на «Борца», на «Таксиста», на других. Мне хочется верить, что среди них нет равнодушных.
Но, к сожалению, я не могу этого проверить — с заседателями не разрешено беседовать.
Над длинным судейским столом висит огромная, стилизованная под старинную карта Соединенных Штатов. И на ней выведены слова: «Справедливость — гарантия свободы». На этой карте нет Вьетнама, но она достаточно большая, чтобы на ней уместились не только территория Соединенных Штатов, но и Мексика, и Гватемала, и Доминиканская Республика, и Куба. И одни эти названия сразу воскрешают в памяти агрессию, захват, подавление — всё, что позволял или позволяет наглый сосед по отношению к этим государствам.
И когда смотришь на эти кусочки карты, то слова о том, что «справедливость — гарантия свободы», звучат в. этом зале горькой иронией.
На этой карте, висящей в зале суда, нет Вьетнама хотя именно об этой войне пойдет речь на процессе. Неважно, что судья Форд уже давно объявил о своём решении — не обсуждать на суде вопрос о законности войны во Вьетнаме. Всё равно суд — какое бы решение ни приняли в будущем с таким тщанием отобранные присяжные заседатели — будет обвинением против США.