Пролог (часть 1)
Шрифт:
…Полицейским привезли кофе в картонных стаканчиках и треугольные бутерброды в запотевших полиэтиленовых пакетиках. Красивые бутерброды — белый хлеб, сиреневая ветчина и зелёный листик салата. Немного неудобно есть — на одной руке палка на ремешке из сыромятной кожи, на другой — висит стальная каска. Но никто не снял с руки каску. Никто не положил в. сторону длинную деревянную дубинку.
…Солнечный день. Двое пожилых джентльменов в шляпах, в темных костюмах сидят на скамеечке в самом центре перекрестка на крохотной ленточке сквера. Один держит под подбородком сделанный из тонкой жести блестящий отражатель — это для того, чтобы солнечный свет равномерно падал на лицо. Отражатель похож на забрало, снятое со средневекового рыцаря из музея Метрополитен, надраенное до блеска. Другой джентльмен медленно и со вкусом распечатывает сигару. Продолжает начатую уже фразу.
— …Политическая борьба — это я понимаю, мог бы понять. Но ведь все, что произошло, это просто грабёж, бандитизм, хулиганство!..
Рыцарь, не открывая блаженно прищуренных глаз, сдержанно кивает, стараясь не расплескать солнечные лучи.
И вдруг взрывается парень, который стоит здесь рядом и ждёт зелёного света, чтобы перейти улицу.
— А как же им ещё протестовать?! Как ещё?! Что — словами вас убеждать?!
Только что говоривший джентльмен вздрагивает, но, овладев собой, будто бы не замечая парня, молчит, языком приклеивая к сигаре отставший табачный лист.
А парня уже одёргивает стоящая рядом с ним девушка:
— Зачем ты? Разве не видишь, с кем имеешь дело?
Зелёный свет. Парень и девушка, переходят улицу. А джентльмен, облизав сигару, произносит укоризненно:
— А ведь бе-е-лый человек!
Его молчаливый собеседник с рефлектором на шее снова кивает аккуратно, чтобы не расплескать солнце, чтобы, загар был ровным.
Джим
Кингу были устроены очень пышные похороны.
Голоса из гетто
То, что вы сейчас прочтёте, написано детьми. Мальчиками и девочками, живущими в Нью-Йорке, в. той его части, которая называется Гарлем. В Нью-Йорке два Гарлема: просто Гарлем и испанский Гарлем. В «просто Гарлеме» живут американские негры. В испанском Гарлеме — белые и чёрные пуэрториканцы. Разницы между этими районами нет никакой. Их ещё называют — гетто.
В официальных американских бумагах, правда, это слово предпочитают не употреблять. Там есть более аккуратные выражения: «район, лишённый преимуществ» и «внутренний город». Районов, «лишённых преимуществ», в Нью-Йорке много: Южный Бронкс, Восточный Бруклин, Бауэри, Джамайка, Бедфорд и т. д. Их много и по всей Америке.
О гетто в Нью-Йорке часто писали. Очень часто умно и искренне писали.
Но никто не сказал о нью-йоркском гетто так, как сказали о нем дети, его обитатели, его узники, его жертвы.
Эти маленькие школьные сочинения собрал учитель. Учитель с умным, сердцем и талантом вызывать у ребят полное доверие к себе. Ему помогали друзья. Они не давали детям классических тем «Как я провёл лето». Их интересовали не столько события, сколько чувства и мысли ребят. Поэтому на доске писалось лишь одно слово: «Мечта», или «Жизнь», или «Снег», или «Счастье».
— Что мы должны писать? — спрашивали ребята.
— А можем мы писать о…?
— Вы можете писать о чём хотите. Обо всём, о чём заставляют вас думать слова «Счастье», или «Мечта», или «Снег»…
И когда собраны были в одну папку сотни тетрадных листков, образовался поразительный человеческий документ.
Я перевёл лишь некоторые из ребячьих сочинений. Прочтите их.
Я бы хотел жить в другом квартале. Наш хозяин сказал, что на заднем дворе освободит место для игр. Но как там играть, если там свалка. Туда сносят мусор. Я хочу, чтобы дом был хороший и чтобы еды было больше. Вот что я хочу.
Я бы хотела, чтобы они перестали убивать людей на улице вокруг нашего дома. Мне все время кажется, что меня убьют: Моя мама говорит — иди погуляй, на улице солнце. А я все время говорю маме, что не хочу гулять. Я боюсь, что меня убьют.
Вокруг нашего дома стекло, объедки и бумага. И люди дерутся все время. А мне нравится, чтобы люди любили друг друга.
Моего дядю убили. Они забрали все, что у него было. Полиция не знает, кто это сделал. Но кто бы он ни был, его найдут. У дяди не было врагов, которых бы я знал. Почти все знали его. Во время похорон было так тихо, что можно было бы услышать пистолетный выстрел. Казалось, будто это воскресенье и все в церкви поэтому. Это было так больно.
Когда умер мой дядя, я стал совсем один. Я не сплю. А если засыпаю, мне снится мой дядя. Утром мы ходили на кладбище. Моя мать плакала. И еще несколько человек тоже. Через неделю все были счастливы.
Вчера я был в магазине. И тогда зашел маленький белый мальчик и попросил: «Молока и ниггера». Все люди в магазине посмотрели на него. Я сказал себе: он ошибся, он хотел сказать не ниггер, а хироу ( бутерброд. — Г. Б.). Но он опять сказал: «Можно мне ниггера?» И посмотрел на меня. Никакого уважения. Никакого уважения.
Зимой, когда была эта снежная буря, моя бабушка почувствовала себя плохо. Было часов девять вечера. Ну вот мой брат и я пошли в аптеку, чтобы купить лекарств. Когда мы вышли, шёл небольшой снег. Мы прошли пять кварталов до аптеки. Когда мы вошли в аптеку, человек в чёрной куртке и в голубой кепке, которая закрывала его лицо, сунул пистолет в спину брату и сказал: «Мы тут грабим». Их было шестеро. Четверо в коричневых куртках и зелёных шапках, которые закрывали им лица. Тот, который сунул пистолет в спину моему брату, сказал, чтобы мы прошли в заднюю часть магазина. Мы прошли. Там лежал на полу хозяин. Человек с пистолетом взял его деньги и какие-то вещи. Потом они заперли хозяина, меня и моего брата в умывальнике. Хозяин сказал, что теперь надо ждать, пока кто-нибудь придет в магазин и откроет дверь. Минут через пятнадцать кто-то пришёл. Тогда хозяин позвонил в полицию.
Приехала полиция, И они задавали нам вопросы. Потом моя мама и тетя забрали нас домой. Когда мы пришли домой, они спросили нас, что случилось и боялись ли мы. Мы ответили им — да. Это правда всё было.
Как известно, в Нью-Йорке более двух тысяч преступников. Кроме того, в городе Нью-Йорке более двух тысяч полицейских, и всяких. Ну а теперь предположим, что в Нью-Йорке нет преступлений и не надо ловить преступников. Вы можете себе представить — сколько народу сразу окажется без работы? Давайте перечислим должности, которые пришлось бы отменить: 1) полицейский (в форме); 2) полицейский (в штатском); 3) сыщики; 4) рабочие, которые строят судебные здания; 5). судьи; 6) адвокаты; 7) стенографисты; 8) охрана в судах; 9). секретари; 10) сторожа; 11) охрана в тюрьме; 12) директора домов для малолетних преступников и многие другие должности.
Теперь я спрашиваю вас — разве преступники не обеспечивают работой тысячи людей? Поэтому я считаю, что к преступникам нужно относиться соответственно их успехам.
Я родился в Бруклине, в больнице Гринпойнт. Когда я был маленький, мама взяла меня в больницу. Мне сделали уколы. Когда я начал ходить в школу, я любил вставать рано утром. Сперва мы жили в 341. Это было очень хорошее место. У меня было много друзей. В 341 все знали друг друга. Там было много восстаний. Один раз два человека дрались. И одному воткнули в живот нож. Сейчас всё хорошо.
Я живу в квартале, который очень плохой. Тут курят наркотики. В моём доме дерутся и стреляют и убивают. Мужчина изнасиловал женщину на крыше и убил её. А другой украл телевизор и приёмник и 500 000 долларов наличными. Коп гнался за ними. Три раза он выстрелил в воздух, а потом сказал: «Стойте! Именем закона!» — и выстрелил человеку в руку. Но они убежали.
Два человека украли мебель с грузовика. И убежали. Мальчик упал с крыши и умер. И мама его плакала, потому что он не слушал её, когда она говорила: «Не запускай своего змея с крыши». Но он не слушал её.
Каждый раз, когда я выхожу на улицу, чтобы купить что-нибудь поесть, и потом возвращаюсь, всегда кто-нибудь кого-нибудь убивает…
Как насчёт людей во дворце, которые носят шикарную одежду? Они едят и пьют рома столько, что не могут двигаться. И тогда рабы снова подают еду и ром. Большой оркестр играет сладкую
Ну, а кроме них, много людей без дома, голодные, без одежды. Люди, которые должны работать днем и ночью и всё равно денег нет, чтобы поддержать семью. И дети должны работать, чтобы помочь своим родителям и своим младшим братьям. Этим людям нужна помощь, а они её не получают ни от кого.
Если бы кто-нибудь дал мне на рождество миллион долларов, я достал бы машину с мотором и всё такое. И бензина много, чтобы доехать прямо до луны. И купил бы дом. И чтобы там были печка и кресло, на котором я мог бы отдыхать, когда истрачу все деньги. Потом я купил бы велосипед — самый быстрый на земле. И брату — рубашку, чтобы он не трогал мою. Потом я буду копить, чтобы открыть дело. Деньги крутят весь мир. Люди умирают, а деньги никогда, Если у вас есть в кармане немного денег, значит, вы еще не умерли.
Если бы у меня был миллион долларов, я купил бы джип-амфибию 1943 года. И купил бы пальто и пару ботинок, и магазин, и пошёл бы в президенты. Я был бы первым чёрным президентом. И я купил бы себе ДТО ( автомобиль. — Г. Б.) 1968 года и купил бы себе дом. И купил бы лошадь для своего сына. И ещё купил бы миллион пачек сигарет.
Доктор Мартин Лютер Кинг был великим человеком. Он хотел помочь всем бедным чёрным людям. И он ездил везде, чтобы помочь чёрным людям и белым людям перестать так много убивать друг друга. Когда его убили, я думал, что я заплачу. И мне приснился, сон, будто он был у нас дома и лежал в кровати и в комнате было темно. И я никогда не забуду этого, пока живу. И я думаю, что человек, который его убил, должен быть в тюрьме, И Кинг ещё хотел закончить войну во Вьетнаме после того, как закончит свою другую работу. Я видел его похороны в субботу. И я не знаю, почему чёрные люди и белые люди не могут быть друзьями? Но я видел, что и белые люди и чёрные были на этих похоронах. Но я никогда не забуду этого. Конец.
Ночь — это мой третий страх. А мой первый страх — люди.
Ночь — это туча. Туча скопилась в нас. Мы живём в темноте.
Когда я просыпаюсь утром — на мне счастливые очки. Я увидела женщину, и она сказала мне, что ее имя мисс Джилберт. Она принесла мороженое и разные вещи, например туфли. И ещё я увидела в небе ангела.
Она помогала мне во всём. Она сказала мне, чтобы я вообразила себе всё, о чем я думаю. Я вообразила много слов, вроде — пирожное, мороженое, пирог и ещё «дети играют в игрушки». Но потом мои очки упали. И когда я их подняла, на них были написаны разные плохие слова. Я увидела, что мисс Джилберт отобрала у меня всё хорошее, ангел превратился в урода, а мороженое растаяло. В туфлях была дырка, а небо стало дымом, и пирог исчез перед самыми моими глазами. Я любила свои счастливые очки.
Когда я был моложе, я очень боялся смерти. Потому что мои друзья и родственники умирали так неожиданно. Теперь я немножко меньше боюсь и немножко больше тоже. Я часто смотрю в зеркало и говорю себе: «Через несколько минут мне останется жить на несколько минут меньше, чем сейчас». Все мне постоянно говорят: «Ты молодой, у тебя все впереди». Так легко говорить. Но я уверен, что никто так не может смотреть на жизнь. Во всяком случае, я не могу.
Часто я сижу дома, делаю уроки и вдруг думаю: «Я так быстро становлюсь старым, что в жизни нет времени сделать что-нибудь».
Я иду по 116-й улице в 2 часа утра. Совсем один. Иду и боюсь, что сзади кто-то шагает. Я перехожу улицу — быстрей и быстрей. Около бара стоит толпа подонков. Когда я прохожу мимо, я вижу у одного в руках нож. Потом в автобусе я вижу старика, который медленно опускается на своё место. «Вы устали, сэр?» Он отвечает: «Да, сын, я устал. Работать и жить здесь всю свою жизнь. И отдавать кому-то все свои деньги. Я стар и полумёртв теперь».
Автобус идёт к 125-й улице. Я вижу магазины, магазины, где высасывают наши деньги. Я смотрю вдоль улицы и вижу трущобы. И я говорю себе: «Я что-нибудь сделаю! Я сделаю что-нибудь! Я уничтожу этот ад, пока сам еще не попал в ловушку, как все остальные здесь!»
Меня зовут Уильям; Я умер 2000 лет назад. Я хотел жить. И я был слишком маленький, чтобы умирать. Но мне нужно было идти. И я шёл по лесу и упал в открытую могилу. Конец. Спасибо. Счастливой смерти и спокойной ночи.
«Что будет с этими ребятами и с такими же, как они, по всей Америке? Трагический и логичный вопрос. До нынешнего времени ответ один — НИЧЕГО… Они останутся в западне гетто, в западне системы, которая живет, заткнув пальцами уши…»
Последние слова принадлежат учителю, который собрал детские голоса из гетто.
Глава пятая
МАЙ
«Это правда, брат»
Чтобы увидеть, как начинается один из ручейков марша бедняков, представьте себе пустырь на углу Куинз и Блюхилл в Роксбери — негритянском районе Бостона. Блюхилл — это авеню Голубого холма. Однако голубой цвет здесь отсутствует совершенно, если не считать выцветшего полотнища неба над головой. Всё же остальное — это белая пыль пустыря, чёрно-жёлтая полицейская машина, несколько синих полицейских (некоторые — надо полагать — в штатском), пегий пони, запряженный в зелёный фургончик, бесцветные трухлявые дома с заплатами из желтой фанеры на разбитых окнах и группа людей — человек пятьдесят — участников марша на Вашингтон.
Пони, взятый организаторами марша напрокат у некоего старичка (он тут же, в длинном потрепанном пальто, держит животное под уздцы), — просто символ похода бедняков. Надо бы — мула, но мула, здесь, в Бостоне, не достанешь.
Основной путь участники марша проделают на автобусах. А пеший поход вслед за фургоном — это символическое начало. И вот пятьдесят человек — негров и белых — движутся за фургоном пешком от авеню Голубого холма к центру города.
Сейчас всё мирно и спокойно.
В фургоне разместились две женщины-негритянки и пожилой индеец, приехавший сюда с севера, из штата Мэйн. Он одет вполне современно. И только скуластое лицо, узкие уголки губ, опущенные вниз, и припухшие веки глаз выдают бывшего хозяина американских земель. Его только что расспрашивали корреспонденты — зачем он решил принять участие в марше, чего он добивается. Он отвечал немногословно, но охотно, с достоинством. Цель его проста до наивности — он идет в Вашингтон, «чтобы вернуть молоко индейским детям племени паесмэкоди». Племя это — 1100 человек — живёт в резервации на севере, откуда он, Джордж Фрэнсис, приехал. Он и там пробовал хоть как-то помочь детям своего племени. Но безуспешно. И вот он решил идти в Вашингтон. Может быть, там он найдёт помощь. Корреспонденты записывают его слова. Какой-то фоторепортер спрашивает, нет ли у Френсиса индейского головного убора. Есть. Надо надеть. Фрэнсис послушно надевает, фоторепортёр делает снимок, и Фрэнсис прячет перья в мешок.
Всё мирно и спокойно, сегодня.
Но уже завтра, когда люди соберутся на том же пустыре, чтобы сесть в автобусы, сегодняшнего спокойствия не будет.
Приедет в машине некий белый человек, одетый в тёмный костюм, белую рубашку с франтоватой и смешно здесь выглядящей бабочкой. Он вылезет из машины и поднимет над головой издевательский плакат. Его несколько раз будут уговаривать уйти. Но он не уйдёт. Он будет юродствовать и потрясать своим плакатом (там есть и такой лозунг: «Лучше боритесь с местными красными»). Его будут терпеть довольно долго. Но наконец побьют. Основательно побьют. Он некоторое время будет лежать на тротуаре, раскинув руки, под фотообъективами репортеров. Потом, немного отдышавшись, встанет и будет позировать перед камерами, показывая кровь на шее и на ладонях.