Промысел божий
Шрифт:
– Когда камень сей пронзит трава, будет твой сын жив.
Приняв из рук Благословенного учителя камень, женщина ушла.
Через несколько дней, когда Будда и думать забыл про неё, она вернулась, ведя за собой мальчика.
– Это мой сын, о Благословенный! – с радостью сообщила она Будде и вложила в его ладони плошку. Учитель увидел там землю, осколки камня и зеленый росток, что пробивался между ними. Горячо поблагодарив Будду, счастливая семья ушла, а учитель собрал учеников и сказал:
– Я дал ей камень, чтобы она поняла и без моих слов, что сын её не сможет воскреснуть. Однако сила её веры свершила невозможное.
Учитель помолчал и сказал ещё:
– Отныне нам известно, что желания людей невообразимо сильнее, нежели казалось нам прежде. И потому стократ труднее будет человеку вырваться из колеса Сансары, где царствуют желания вкупе со страданиями.
Сказал эти грустные слова Будда и замолчал, погружаясь в нирвану.
Будда и сила самого большого желания
Случайности не случайны?
На обочине дороги, нагло заняв часть тротуара, стоит лимузин – огромный, с широкими шинами, стремительным и хищным дизайном. Угольно-чёрный лак мерцает красными искрами, хромированные детали корпуса при ближайшем рассмотрении оказываются из серебра с налётом благородной патины. Решетка радиатора и фары, как принято выражаться, выполнены в агрессивной манере. За наглухо тонированными стёклами не угадывается ровным счетом ничего. Ничего также не выдаёт происхождения авто – лишь позади находится единственная надпись, выполненная тем же серебром, но начищенная до блеска: «DARKcar». И стоит чуть поменять угол зрения, как она неуловимо меняется на иную: «ТЬМАбиль».
На улице пусто, лишь бежит вдоль тротуара безродный лохматый пес. Огибая вывернутое колесо лимузина, он не удерживается, останавливается и мочится на литой диск в виде сложнопереплетенных пиктограмм. В ту же секунду авто оживает: из его недр, заполняя всю улицу от края до края и сдувая прочь наглого пса, вырывается чудо-сигнализация: разноголосый и невыносимо мощный вороний грай. Пса уже не видно, а карканье сменяется жутким уханьем филина. Всё это сопровождается мерным миганием хищных фар, задние фонари сочно наливаются кровавым рубином. На смену уханью филина приходит одинокое карканье вороны, после вступает болотная выпь.
Неизвестно откуда на улице появляется человек. Он в чёрном, до пят, плаще, надвинутой на глаза шляпе. Рука в перчатке, поверх которой на пальцах нанизаны перстни, не спеша опускается в карман, из которого изымается связка ключей. Пальцы отыскивают брелок в виде гробика, усыпанного алмазами, нащупывают одну из трех кнопок в виде черепа и вдавливают. Тут же замолкает, оборванная на очередном взлёте, птичья симфония. Лимузин вновь молчалив и одинок. И хозяин его тоже незаметно исчезает, будто растворившись в безлюдье улицы.
…Всё это нарисовалось, подпитанное приёмами рекламы и музыкальных клипов, в голове Всеслава, когда он был разбужен дурацкой вороной. Он лежал, прислушиваясь к ощущениям измученного тела, но нынче, кажется, было легче. И то…
В палате было пусто, остальные четыре койки – о, чудо! – были необитаемы. Хоть здесь какое-никакое везение, подумал Всеслав и вздохнул. Он осторожно поднялся, нащупал под ногами тапки, принесённые родителями из дому вместе с остальными необходимыми вещами и дохромал до туалета, находящегося прямо в палате. Там он проделал обыкновенные дела, умылся, побрился и осмотрел багровый обширный синяк на боку. Осторожно ощупал: было больно, но вполне терпимо. Это радовало и он вернулся в палату. Застелив койку, улёгся поверх одеяла и принялся думать.
Уже несколько дней он размышлял о причинах передряг, в которые он начал регулярно попадать, но основательно это сделать всё не удавалось. Трудно ворочать мозгами, если постоянно приходится уворачиваться от падающих с неба кирпичей.
Над Всеславом безмятежно и, кажется, надёжно нависал белый потолок палаты. Настало время найти ту точку, с которой всё началось. Даже не найти: он её давно приметил. Хотелось вновь воссоздать в памяти все те дни.
Эпизод№1 (точка начала бедствий)
Зелёный уазик «батон» пропылил по ухабистой грунтовке и клюнул тупоносым рыльцем в землю у жестяной таблички с красной трафаретной надписью «Узел №16». Володька выбрался из-за пассажирской дверцы и поелозил по карте-схеме коротко остриженным ногтем.
– Вот тут они и сходятся, – сказал он себе под нос и махнул рукой Всеславу: – Она!
Всеслав распахнул широкую дверь салона, где под ногами скорбно громыхали железом лопаты, ломы и иное барахло, и спрыгнул на сухую колею. Володька стоял перед переплетением крашеных серебрянкой труб и изучал листок со схемой.
– Ага, – бормотал он, – туда, как пить дать, к кусту номер 8, а десятый, стало быть…
Он оглядел горизонт и ткнул пальцем в торчащие километрах в двух нефтяные качалки, похожие на аистов-переростков, охотящихся за лягушками:
– Пожалуйте бриться!
Как по команде с водительского места выбрался долговязый Колян, немедленно закурил, и полез в салон за инструментом. Володька сказал подошедшему Всеславу:
– Мы тут, стало быть, начнём первую точку оприходовать, а ты, Славка, двигай по трубе. Если что – три зеленых свистка, и мы у тебя сей момент.
– Если что, это, надо полагать, медведь, – усмехнулся Всеслав. – Тут свистками не отделаешься.
– Ничего, Славка, медведь нынче пошёл пугливый. И медвежью болезнь никто не отменял. Напугаешь косолапого, он и наложит в штаны.
– Думаю, я первый со своими штанами разберусь, – проворчал Всеслав. Он проверил, на месте ли рация и, перевалив пригорок узла №16, зашагал по поросшему веселой травой бугорку, глядя под ноги прямо перед собой.
Пройдя метров пятьдесят, он остановился и дал себе передохнуть. Гнус ещё не лютовал, потому можно было обойтись без мерзостных репеллентов, чему нельзя было не радоваться. Всеслав огляделся. Далеко справа сгрудилось чёрное переплетение железа —ЦППН, ближе то тут, то там торчали «кусты» – площадки добычи нефти. Слева, в полукилометре, начиналась тайга, щетинясь своим несчастным авангардом: частоколом сухостоя, свидетелем и жертвой нередких порывов нефтепроводов и накачки грунта водой для выдавливания нефти. Ни облачка не было на небе, солнце уже жарило и Всеслав, по-прежнему вглядываясь под ноги, зашагал дальше.