Промышленникъ
Шрифт:
Дилин-н-н!
Снаружи вагона подал голос станционный колокол, а внутри его сигнал продублировал молоденький, но ужасно серьезный кондуктор.
– Отправление через пять минут, господам провожающим просьба поторопиться!
Услышав это, Татьяна Львовна явно огорчилась скорым расставанием. В уголках глаз появилась непрошеная влага, слегка дрогнули губы, а вслед за ними и голос:
– Приезжай, Сашенька, я буду ждать.
Вместо ответа молодой мужчина кивнул. И замер, ощутив на своей голове маленькую и изящную ручку тети. Откуда-то пришло ощущение, что раньше, в детстве, ему частенько вот так же приглаживали непокорные вихры, а он тихо млел от легких, почти невесомых прикосновений родных рук. Память не разума, но тела…
– Обещаю.
Как ни странно, расставание со старшей родственницей принесло Александру не только долгожданную свободу в личном времени и делах, но и легкую грусть. Всего неделя – и он, незаметно для себя, привык к ее обществу. Хотя поначалу буквально «вешался» от того, насколько много времени у него занимало общение с тетушкой.
Дилин-н-н!
У-у-у!..
Тоскливый вой паровозного гудка легко перекрыл все
11
Желтые – первый класс, синие – для пассажиров среднего достатка, ну а зеленые – для простонародья.
«Странно как-то. Пока тетя была рядом – все дождаться не мог, когда же она уедет. А как наконец-то уехала, то тут же стал жалеть, что не осталась еще погостить на недельку-другую. Хм, а все же правду говорят, что нет лучшего отдыха, чем смена деятельности. Общество моей тети вообще можно засчитать за целый санаторно-курортный курс: уж отвлекла – так отвлекла, прямо по-царски».
Александр резко развернулся на каблуках и медленно покинул перрон, по пути вспоминая, какой насыщенной была прошедшая неделя. Дорого же ему обошелся несвоевременный приступ откровенности господина главного фабричного инспектора, ох как дорого! Утихомирить праведный гнев помещицы Лыковой удалось только на следующий день, да и то с помощью чуть ли не иезуитской хитрости – молодой аристократ во время общего обеда будто бы невзначай (ну так, просто к слову пришлось) посетовал на полнейшее отсутствие у себя правильного вкуса. В плане выбора мебели и прочих необходимых в быту вещей, как то: всяких там шторок-занавесок, обивки стен и опять же мебели, разнообразных фигурок и статуэток (что так украшают каминную полку) и прочих полезных мелочей, в коих так сведущи именно женщины. Покосившись на нехарактерно задумчивую Татьяну Львовну, князь «вспомнил» о своем давнем желании – заиметь большой портрет старшей родственницы. Нет, конечно же оный могут написать и по фотографии, причем достаточно легко. Но! Все же такие важные вещи лучше всего получаются именно с живой натуры. Кстати, рядом с портретом любимой тетушки очень хорошо бы смотрелся еще один, изображающий не менее любимую кузину. После такого заявления суровое (временами) сердце рязанской помещицы заметно дрогнуло. Затем еще раз, и гораздо сильнее. Это когда племянник показал ей, как хорошо получаются портреты по фотокарточкам – со стены кабинета на нее посмотрела родная сестра. Молодая и смеющаяся, беззаботно-веселая в свои восемнадцать лет… А вот ее мужа и соответственно батюшки нынешнего князя Агренева в пределах прямой видимости не обнаружилось. И непрямой тоже, что закономерно вызвало бы вопросы у любого. Кроме опять же тетушки, отлично помнившей, какими родительскими чувствами к своему отпрыску пылал Яков Кириллыч. Хорошо, если старый князь раз в неделю о сыне вспоминал, да и то мимоходом. Уж больно много времени у покойного занимали карты, вино и прочие действительно важные вещи, чтобы размениваться на всякую воспитательную чепуху. Н-да.
В общем, такой подход сработал. Татьяна Львовна заметно смягчилась, а еще через день и вовсе сменила гнев на милость. Тем более что племяш даже и не думал успокаиваться, раз за разом жалуясь на отсутствие нормальной обстановки – только уже в своей столичной квартире. А затем вообще «вспомнил» о деле, в котором ему только тетя с кузиной и могут помочь. Деликатном и вместе с тем очень важном, ага. В общем… Как нехотя признался Александр, один из его заграничных друзей вскоре собирается его навестить. К сожалению, не один, а вместе с женой. И вот пока они будут обсуждать очень важные вопросы, супруга барона… гм, не важно, кто она и как ее зовут, тетя. И он кто, тоже абсолютно не важно. Так вот, хорошо бы спровадить эту даму в небольшой такой вояж по столичным салонам и пассажам. Фридрих даже специально предупредил о желательности такового, намекнув, что все сопутствующие расходы берет на себя.
– Саша, но при чем здесь я? Пожалуй, ты – и то больше знаешь подходящих заведений. Нет, я решительно против этой твоей затеи.
– Тетушка, да как же я им могу рекомендовать непроверенные места? Так и оскандалиться недолго. А мне очень, очень важно провести эти переговоры в спокойной обстановке. Вот если бы вы сами проехались, присмотрелись к тому, что и где предлагают. Прикупили бы в каждом салоне шляпку или платье, ну или еще какую-нибудь женскую безделушку – с целью оценить качество выделки, фасон и все, что полагается в таких случаях. Кстати, я так и не поздравил сестру с прошедшим днем ангела – вот и будет ей такой своеобразный подарок! Тетя, вы меня просто невероятно обяжете, если согласитесь! Право же, мне ведь больше и попросить о таком некого…
Видя, что родственница все еще затрудняется с ответом, гостеприимный хозяин поцеловал ей ручку, заглянул в глаза и словно бы невзначай напомнил, что все расходы по предстоящему шопингу берет на себя его германский друг. Заодно дорогая тетушка сможет достаточно быстро разрешить вопрос о новой обстановке его питерской квартиры и сестрорецкого особняка… И насчет портрета время найдется. Опять же, побывать в Санкт-Петербурге и не посетить Императорский Большой театр? Рязанское общество этого не поймет. А где театр, там и опера. Чтобы соседи-помещики завидовали и восхищались от всей широты русской души.
– Ох, и змей, ох, и искуситель… И в кого только такой пошел, а? Да что тут гадать – в батюшку своего покойного и пошел, Вера-то у нас известная скромница была. Ладно уж, согласна!
Вот так Александр разом получил и полное прощение всех своих грехов, и неделю свободного времени. А еще – немного очень интересной информации. Для начала резко подобревшая Татьяна Львовна поделилась с ним впечатлениями от прошлой посевной (для нее, как для помещицы, это была совсем не последняя тема), и впечатления эти оказались весьма занятными. Начала она свой рассказ с легкого укора непутевому племяннику, который о сдаче своих земель в аренду объявил и уехал, а тяжесть распределения (то есть кому и что сдавать) упала на бедную и больную тетушку. Которая, впрочем, изрядно повеселилась, наблюдая из окна своего поместья, как именно договаривались между собой старосты всех соседних с Агреневом сел и деревенек. Надо сказать, что переговоры эти самую малость недотянули до формата «стенка на стенку», разбившись на ряд коротких, но очень горячих дискуссий. Впрочем, несмотря на разного рода трудности и сложности, всенародно избранные руководители крестьянских общин таки смогли найти решение, устраивающее подавляющее большинство. А то, что в процессе поиска истины у некоторых из недовольного меньшинства сильно расшатались (или даже выпали) зубы и слегка поредели бороды, так это мелочи жизни, недостойные упоминания. Подумаешь, зубы! Да у двоих самых горластых и нахрапистых правдоискателей так и вообще синяки по всему телу пошли. С особенной концентрацией на лице и шее. Истина же звучала так – кто чего ухватил в свои цепкие мозолистые руки, тот с тем и останется. А недовольные таким решением могут идти лесом. А самые недовольные – так даже и бежать, вприпрыжку и с песнями.
Наблюдениями своими тетушка делилась так мастерски, так невероятно тонко передавая очарование момента, что молодой помещик самым вульгарнейшим образом заржал. Впрочем, тут же опомнился и замаскировал неконтролируемый порыв души под громкий надсадный кашель. Хотя Татьяна Львовна и не подумала обижаться, продолжая раскрывать все перипетии битвы за урожай в отдельно взятом поместье (которое, между прочим, уже полгода стояло во всем своем великолепии, ожидая законного хозяина). Довольно скоро выяснилась и причина, из-за которой старосты чуть было не устроили гладиаторские бои, – неистощенная земля! Самый сладкий, самый привлекательный приз для крестьянина империи. Пахотная землица в Агреневе, после почти десятилетнего перерыва принявшая в себя семена пшеницы и ржи, полыхнула в ответ таким урожаем, какого и самые долгожители из селян не могли упомнить. Да и потом все больше походило на сказку, так как всю собранную пшеничку, по условиям аренды, продавала помещица Лыкова на хлебной бирже. И ведь продала. Да так выгодно, что крестьяне разом рассчитались со всеми налогами и недоимками, прикупили гостинцы в свои хозяйства, да еще и на руках денежки остались – конечно, не так чтобы уж совсем много, да ведь раньше и того не бывало. А вместе с деньгами и хлебушек в закромах осел – конечно, в основном рожь-кормилица. Впрочем, у хорошего хозяина и пшеница попадалась, кулей по пять – десять. Разница с прошлыми годами была еще и тем более разительна на фоне остального уезда – у них уродилось плохо, можно сказать, сколько посеяли, столько и собрали. Или даже и того не получилось. Кое-кто из знакомых Лыковой даже поговаривал о наступающем голоде, причем в масштабах всей губернии…
– Ну и у меня, чего уж таить, прибыток изрядный вышел. А ведь поначалу сомневалась в этой твоей затее с арендой – думала, что блажишь по молодости да неопытности.
– Признаюсь как на духу – я и сам не знал, что именно выйдет из всего этого. Так что ваши сомнения были вполне оправданны, дорогая тетушка.
«Дорогая» насмешливо хмыкнула при виде столь резкого приступа скромности, но комментировать его все же не стала. А вместо этого взяла и закончила их разговор небольшой историйкой. Про одного изрядно надоевшего ей господина, приказчики коего неоднократно пытались перекупить у нее все собранное зерно. Очень настойчиво пытались, подлецы. И ведь даже осторожно намекали на возможные осложнения с реализацией следующего урожая, если она будет упорствовать. Дескать, женское ли дело – заниматься такими вещами? Недолго и прогореть.
– А как фамилия и имя того зерноторговца?
Услышав желаемое, молодой князь тут же потерял к рязанскому купчине какой-либо интерес, переведя разговор с жизни сельской на городскую. В частности, его интересовало, не желает ли драгоценная родственница дополнить свою баню небольшой бронзовой купелью. Наподобие той, что стоит в сестрорецком коттедже или в столичной квартире. У фабриканта Агренева как раз завалялась еще одна такая, на складе. Пристроить ее особо некуда, выкинуть жалко, а в переплавку… гм, что-то душит. Галстук, наверное. Тетушка на такое предложение поначалу отнекивалась да отказывалась, причем с каждым разом все тверже и категоричнее. Вот только голосу ее сильно недоставало убедительности. И спустя каких-то полчаса роскошнейшая бронзовая купель таки была спасена от купели другой, огненной, – ну жалко же портить такую вещь! Тем более что у племянника на его складах нашлись и мраморная плитка, оставшаяся после отделки ванной и туалетной комнаты, и зеркала, и запасной комплект кранов и труб. А главное – все это вот-вот должно было пойти в переплавку и бесславно погибнуть, без малейшей пользы. Кузина, кстати, тоже не осталась в стороне от спасательной операции, приютив у себя все те наряды, что были приобретены в рамках операции «Шопинг». Потому как в противном случае их тоже ждала крайне незавидная участь. И только муж Анны Петровны остался за рамками всей этой важной суеты: ходить с супругой и тещей по пассажам ему было откровенно скучно, а смотреть на проплывающие мимо него деньги – неприятно (так как выбирали женщины, а оплачивал их выбор специально приставленный человек). Завязать же хоть какие-либо отношения с гостеприимным хозяином тоже не получилось – под его дружелюбным взглядом все его намерения вяли просто на корню. Особенные сложности были со связным изложением собственных мыслей, так что почти все время Виктор Данилович предпочитал молчать и слушать, отдыхая душой только во время посещения оперы. А вот в Императорском Большом ему не понравилось. Чересчур много титулованных аристократов и офицеров-гвардейцев, и слишком пристальные взгляды они кидали на его жену. Слишком!