Промышленникъ
Шрифт:
– Пожалуй, я возьму по две упаковки всего.
– Прошу прощения-с, но рецепт от врача?.. Без него-с приобрести мышьяк и ему подобные препараты никак не возможно-с.
К счастью, за рецепт вполне сошла сторублевая купюра, представленная сразу в трех экземплярах (впрочем, немало помогло и отсутствие других покупателей). Приняв красивую коробочку с патентованным средством от детского кашля, легким стимулятором для творческих личностей и прочими безвредными лекарствами, Александр вышел на улицу, где его друг от нетерпения уже начинал «рыть копытом». Вдохнул свежий воздух, выгоняя из легких специфические ароматы фармацевтики, и тихо-тихо пробормотал:
– С этим надо что-то делать.
– Что, командир?
– Я говорю, пары часиков будет мало!
Глава 8
Родная изба, которую некоторые сельчане (вообще-то почти все) завистливо именовали хороминами, встретила усталого Савву запахом свежих
– Притомился?..
Ловко шлепнув благоверного по нескромной руке, Марыся поддернула занавеску, отделяющую теплые сенцы от жарко протопленной комнаты (а заодно и укрывающие их от дочкиного взгляда), и приняла с его плеч одежду. Повесила, а вот повернуться обратно не получилось – сильные мужнины руки осторожно обняли ее, мимоходом скользнули по полной груди и остановились на чуть выпирающем животике. Немного полежали, ласково поглаживая…
– Ну все, пусти. Пусти, говорю!
Чуть пополневшая и самую малость подурневшая, зато приобретшая удивительно плавную походку, хозяйка довольно улыбнулась, мягко отстраняясь.
– Там тебе письмо пришло.
– А!..
Прошли те времена, когда даже самый малый клочок бумаги, адресованный Савватею Вожину, вызывал у того опаску пополам с настороженным интересом. Сколько он всего получил да прочитал за последние полгода! На городском почтамте его уже и в лицо узнавать стали. Так что одним письмецом больше, одним меньше… Спокойно поужинав в кругу ближних, глава семьи степенно огладил жиденькую бороденку (ну не росла как надо, окаянная) и потянулся к бутылке с домашней настойкой. Не дотянулся. Так как рука замерла на половине пути, а голова и вовсе повернулась к гостю, пожаловавшему то ли на запах баранины в щах, то ли на вид бутыли самогона, приправленного алой гроздью рябины. Размашисто перекрестившись на красный угол избы, пожилой мужчина шагнул поближе, косясь при этом на полуведерную емкость:
– Вечер добрый, Савва.
– Добрый. Виделись же сегодня, дядька, иль случилось чего? Да ты садись, чего как неродной-то?
Молчаливой тенью скользнула Марыся, добавляя на стол еще одну стопку и тарелку с жареной картошкой.
– Виделись, да.
Мужчины дружно переглянулись и не менее дружно ухмыльнулись. Повод для утренней встречи был не совсем обычным, можно даже сказать – редким. Общинный суд не каждый год случается! Правда, причина этого суда… Гм, хоть и житейская, но все же достаточно редкая. Суть же ее была в следующем: один мужичок, которому сильно не повезло в личной жизни (не всем же урождаться красавцами, кому-то надо и плюгавым замухрышкой жить), почти год обхаживал статную бабу-«солдатку» [16] . К его сожалению, она его упорно не замечала, зато одного мужичка с соседнего села очень даже заметила. А потом и приветила. И все бы у них было хорошо, если бы отвергнутый ухажер-неудачник не затаил обиду и не попытался выяснить, чем же это он так плох. Ну и выяснил, на свою голову. Получив в качестве утешительного приза хороший такой «массаж» всей морды лица. Причем аж в четыре руки, и еще неизвестно, какие из них были тяжелее – грубые мужские или же нежные женские. Отлежавшись и восстановив утраченное было здоровье, доморощенный сыщик притих, ожидая подходящего случая. Дождался – Авдотья ведь и не думала отказывать себе в мелких, а главное – регулярных радостях жизни. Жила на окраине, «радовалась» исключительно ночью… Чего бояться? Как оказалось, было чего. В этот раз детектив-самоучка поступил умнее – собрал себе на помощь тройку сельчан покрепче и с ними пошел в избу зазнавшейся солдатки, добывать справедливость. Поначалу она все никак не могла отыскаться – на кровати и под кроватью ее не было, как и в погребе, и на сеновале. На полатях и печи она тоже не обнаружилась, и совсем было загоревал правдолюбец, но вовремя обратил внимание на тот факт, что подозреваемая в попрании нравственных устоев как придавила своим объемистым задом лавку, так и не отрывала его от оной на протяжении всего обыска. В принципе даже и не шевелилась лишний раз. Полетело в сторону старенькое лоскутное одеяло, обнажая суровую правду жизни, и нашлась-таки справедливость! Немедля собралась сельская общественность в виде самых авторитетных мужиков, и при всем честном народе и под предводительством старосты Авдотью и ее ухажера с соседнего села предали быстрому и, вне всяких сомнений, справедливому суду. Первым разбирали персональное дело залетного гостя. Недолго. Лучшие мужи села Опалихино почти единогласно решили понять и даже по-соседски простить попавшегося «ходока» [17] , так как вина его, в сущности, была невелика. Тут ведь как в поговорке – сучка не восхочет, кобель и не вскочит, так что подсудимый отделался легко: всего лишь доподлинно узнал, сколько точно у него ребер (пересчитали очень тщательно, но в то же время без ненужного усердия). Еще прямо на околице он получил легкое напутствие-оплеуху – вкупе с пожеланием заходить, если что. Судилище же над солдаткой таким скоротечным и милосердным не было. Многое могли простить сельские мужики, но когда молодая баба из их села глядела на сторону, вместо того чтобы глядеть на них!!! И так у пахаря радостей в жизни мало, так еще и последнего лишают! Семь ударов плеткой, ведро водки «на общество» и недолгий деревенский остракизм были еще легкой расплатой за столь наглое поведение. Кстати, не забыли и о радетеле и искателе справедливости – свекор и деверь загулявшей молодухи выгадали подходящий момент и поблагодарили его полудюжиной тумаков и пинков. За то, что опозорил их сына и брата публичным судилищем. Нет бы подойти да поговорить – все бы мирком да ладком и устроили, без лишней огласки. А еще за то, что сам заглядывался на чужое, ветошь плюгавая!
16
Крестьянка, муж у которой служил в армии.
17
Русский вариант Казановы.
– Благодарствуем!
Бережно приняв стопку рябиновки, старший родственник главного сельского богатея тут же ее употребил, проигнорировав при этом тарелку с закуской. Посидел в неподвижности, наслаждаясь послевкусием деревенской «амброзии», и совсем невпопад заметил:
– Я ведь тебя вот таким помню.
Рука его при этом ткнула куда-то себе в пупок и вернулась обратно на стол.
– А теперь эвон – большим человеком стал, с урядниками да старостами за руку запросто так здоровкаешься.
Вернее будет сказать, что это они первыми здоровались с купцом второй гильдии Савватеем Вожиным, не брезгуя при случае и шапку снять (старосты) или отдать честь (а это уже полицейские урядники). Ибо как-то так получилось, что именно из-за новоявленного купчины само Опалихино и частично соседские села в эту весну даже и не кусочничали [18] . Холодную и очень, очень голодную весну одна тысяча восемьсот девяносто второго года! Всем у него находилась работа и с деньгой опять же не обижал – а значит, было на что подкупить куль-другой ржи, а то и (гулять, так на полную!) пшеницы. Старики даже и вспомнить не могли, когда это в селе в последний раз была такая благодать. Молодежи вот, правда, сильно поубавилось – всем срочно захотелось маслоделами быть. Ну да это ничего, главное, чтобы родных потом не забывали.
18
Своеобразный вид крестьянской милостыни. Выпекался ржаной хлеб, делился на части, размером примерно с ладонь взрослого человека, и когда в избу стучались те, кто дошел до последней крайности: вдовы, дети-сироты, многодетные матери и подобные нуждающиеся, им давали подсушенный хлебец. Причем зачастую получалось так, что в начале зимы крестьянин раздавал «кусочки», а ближе к весне сам шел по соседям или окрестным деревням. Для тех семей, у которых не было кормильца, зачастую «кусочничество» было единственным способом дожить до нови – то есть нового урожая.
– Да. Большим человеком! Ты, главное, християнские заповеди не забывай, Савва, по совести живи. Потому как ОН-то все видит, все знает! Благодарствуем!
Еще одна стопка рябиновки ушла по назначению. В этот раз гость дорогой уделил внимание и картошке, и добавившимся к ней соленым груздям, отдавая должное хлебосольному хозяину и его хозяйке.
– Дядя Осип, ты уж давай не кружи вокруг да около. С твоими заходами мы тут до первых петухов балакать будем. Ты вот просто скажи, чего хотел, и все. А?
– И скажу. Чего ж не сказать? Кума моего помнишь, Грегорея Фокича? Был вчера у меня, на тебя жаловался. Ты зачем Ваньку евойного обижаешь? Ладно, ты его с работы погнал – твое право, но задельное не платить – такого уговора не было. И мордовать до крови – тоже!
Савва шумно вздохнул и слегка перекосился телом, наваливаясь локтем на столешницу. Пододвинул к себе свою и дядькину стопки, опять наполнил и все так же молча вернул увесистую бутыль на место.
– За что его так – он сказал?
– А то! Ну выпил чутка, пошумел малость – с кем не бывает? Твои же обломы ему все нутро отбили, еще и вдвоем на одного! Не по-божески это, Савва – ой, не по-божески!
– Обломы эти – такие же мои, как и твои. И обиходили они его за дело. Ванька что, не говорил, что его мало что не с девки сняли, пьяного да бесштанного? А на чьи денежки он водку хлестал, тоже не говорил?
Для родича такое заявление оказалось неожиданным, однако он твердо стоял на своем:
– За водку, коль так, вычти, а остальное – наговоры! Девка та небось такая же невинная, как наша Авдотья. А ты, из-за какой-то там лахудры, его как нашкодившего щенка?!.. У него вот детки малые – как им теперь, когда кормилец лежит да охает?