Пронск
Шрифт:
…К тому моменту, когда четыре сотни уцелевших половцев развернули лошадей да охваченные суеверным ужасом бежали от забрызганных кровью с ног до головы гридей, под рукой тяжело дышавшего тысяцкого осталось четыре десятка ратников в безжалостно посеченной броне. Ему и самому крепко досталось, но ликование победы наполнило душу Захара Глебовича: пять сотен поганых осталось на льду Прони! А русичи выстояли, сдюжили!
Разве не о таких битвах слагают былины?!
Вскоре, впрочем, опустошающая усталость вытеснила восторг, не пуская, правда, в душу воеводы и острую боль о потере соратников… А в эти же мгновения Кадан, гневно разоряясь на трусов, промедливших в нерешительности и не вступивших вовремя в бой, вел две тысячи кипчаков к внешнему рву Пронска, отрезая дружине орусутов путь к отступлению.
Посланные на помощь сторожам выпасов кипчаки лишь разобрали лошадей, оседлали их да изготовились к схватке, но на помощь сражающимся у шатра темника тургаудам не пришли! Впрочем, рывок орусутов к сердцу лагеря был действительно стремителен, а времени, чтобы изготовить к сече конные сотни половцев, джагунам и кюганам потребовалось немало, да и ведь у них самих был приказ чингизида, переданный туаджи! Приказ, за ослушание которого можно было лишиться головы!
Однако же ныне в ярости скрипящий зубами темник был уверен: всех орусутов, посмевших в великой дерзости своей напасть на его лагерь, ждет смерть! А после верные нукеры без труда ворвутся в уже беззащитный град и возьмут свою добычу по праву, взяв кровью за кровь! И тогда живые позавидуют мертвым…
Правда, у Кадана осталось едва ли полтумена… Но три тысячи хорезмийцев и тюрков уже связали боем атаковавших ставку чингизида орусутов, теснят их пешцев! Гулямов ведь числом практически в полтора раза больше дерзких наглецов, посмевших бросить вызов великим покорителям вселенной!
А уж удар свежих сил половцев однозначно переломит ход битвы…
С этими мыслями темник, изначально рассчитывающий лишь преградить путь отступающим в крепость, решил бросить кипчаков в атаку. Но едва он открыл рот, чтобы отдать властный приказ, как за спиной его вдруг раздался оглушительный рев боевого рога орусутов! В изумлении обернувшись, чингизид с легким страхом, охватившим его душу, увидел, как открываются ворота крепости и из них вырываются на простор свежие всадники врага в сверкающей в первых лучах солнца броне!
Всего несколько секунд колебался Кадан, а после яростно воскликнул:
– Вперед, нукеры, пролейте их кровь! Разбейте и заставьте отступить, ворвитесь в город на плечах бегущих! Их не может быть много! Хурраааг!!!
Мгновение спустя в ответ темнику раздался дружный и воодушевленный рев тысяч глоток:
– Ху-р-р-ра-а-а-а-г!!!
Ибо разглядели половцы, что за спиной сотни бронированных гридей из ворот Пронска выбегают уже плохо вооруженные и слабо защищенные ополченцы…
Глава 11
Ростислава с самого начала считала, что оставлять в Пронске довольно крупный отряд ополченцев и целую сотню гридей было неразумно. Разве сумеют они защитить град, коли дружины отца и брата сгинут в сече?! Не лучше ли им вступить в схватку всем вместе, оттянув на себя часть сил поганых?! Но понятное дело, что мысли свои княжна держала при себе – попробуй, поспорь с отцом, успевшим за свою жизнь повоевать и с половцами, и с булгарами! Хорошо хоть, если только на смех поднимет!
Когда только начался бой и могучая рать Пронска атаковала мокшу, сметя ее буквально на ходу, даже не задержавшись, когда запылали пороки, а русичи устремились к ставке темника, неотрывно следящей за ходом битвы Ростиславе казалось, что победа уже близка! Но в постепенно рассеивающихся сумерках перед ее глазами предстала картина ожесточенной, упорной схватки у шатра темника. А после она ясно разглядела и тысячи кипчаков, угрожающих отцовской дружине ударом с тыла…
Тревожно забилось сердце любящей дочери, сестры и… Еще не жены, но уже и не девы, из случайно подслушанного разговора отца и воеводы Мирослава узнавшей, что ее возлюбленный жив, что сумел он задержать ворога на льду реки, а теперь пришел на выручку осажденному Пронску! И ей самой… И вот над всеми ее любимыми мужчинами нависла смертельная опасность!
Поспешила тогда княжна вниз из крохотной сторожи, венчающей шатер башни – самой высокой ее точки, откуда открывается завораживающий вид на всю округу. Поспешила к воеводе, стоящему у бойниц боевой площадки-облама, укрытой шатром. А увидев его, тут же горячо воскликнула:
– Дядька Мирослав, веди скорее ратников на помощь отцу, сгинут ведь!
Немолодой уже воевода сам подумывал о вылазке, несмотря на княжеский запрет. Но так и не решился на самоубийственный риск… А сейчас лишь едко усмехнулся да чуть прикрикнул:
– Окстись, Славка, да в дела мужские не лезь! Скажи спасибо, что в сторожу подняться разрешил, да теперь думаю, что зря! Еруслан, ну-ка, проводи княжну в терем, ей отдохнуть требуется от переживаний нестерпимых…
Однако как только вездесущий старший дружинник (сумевший остаться в граде!) двинулся к Ростиславе, последняя буквально зашипела и обожгла его таким яростным взглядом, что гридень замер на месте. А дочь Всеволода Пронского резко, отрывисто заговорила, и в голосе ее прорезался ранее не слышимый окружающими металл:
– Коли отец мой падет в сече, как и брат, то я старшая в роду княжеском! И тогда ты, воевода, горько поплатишься и за указ свой последний, и за проявленную трусость! Или думаешь, коли дружина сгинет в поле, то вы град удержите сотней воев да ополченцами – стариками и молодняком?!
Смутился Мирослав, отвел взгляд от пылающих живым огнем глаз княжны. А та продолжила отрывисто, горячо говорить:
– Сейчас ведь каждый ратник на счету! И коли получится нам победить да выстоять перед ворогом, так только в поле, пока жива дружина! Ежели нет, всех нас ждет смерть! Но кого-то более скорая… Так что выбираешь, воевода?!
В последних словах княжны, произнесенных особенно ядовито, прозвучала также и неприкрытая угроза. Но Мирослав молчал, обернувшись к бойнице и напряженно, зло наблюдая за движением половцев. Эта пигалица смеет ему угрожать и указывать! Ему, справедливо заслужившему свое положение храбростью и ратной выучкой, смекалкой да знаниями!
Но безудержная смелость – это удел молодых да ранних, еще не научившихся верить в собственную смерть. А умение видеть и правильно оценить ход битвы в голове воеводы заслоняла сегодня простая очевидная истина – все, кто выйдет в поле из детинца, попытавшись остановить кипчаков, обретут свой конец…