Пронзая ветер
Шрифт:
— Обойдутся. Девка и Шут мои, — отрезал Торрэл.
Он вновь потянулся к Ланетте, но женщина решительно загородила девушку.
— Была договоренность — зелье в обмен на сильного мага, — вкрадчиво произнесла она. — Вы так избили Стража, что будет чудом, если его довезут живым до Горы.
Ланетта удивилась и восхитилась смелостью этой маленькой женщины. Но еще больше ее озадачила ненависть, с которой Линнок взирал на нее.
— Брысь! — взревел правитель.
Он хотел оттолкнуть женщину, но его рука застыла на месте, перехваченная огромной лапищей стоявшего сзади Шестипалого.
Разъяренный
— Поднимаешь руку на своего господина?!? С ума сошел? Да я тебя в порошок со…
Тяжелый удар в висок оказался сокрушительным. Торрэл рухнул на колени перед женщиной. На озерном берегу воцарилась тишина. Солдаты, побросав свои дела, застыли, глядя как Торрэл странно дергает головой и трет глаз.
— Шэ-э, ш-шэ, шш…, - правитель пытался что-то сказать, но у него никак не получалось.
— Слуга поднял руку на господина! Мир сошел с ума, — потрясенно прошептал Линнок.
Стоявший рядом с Ланеттой следопыт со свистом выдохнул воздух, соглашаясь.
— Госпожа моя Калла, простите. Я не сдержался, — сокрушенно произнес Шестипалый. Он потирал руку, словно пытался счистить с нее грязь.
— Все в порядке, мой друг, — проворковала женщина.
Она одна сохраняла невозмутимость. На ее щеках продолжала переливаться ямочками легкомысленная улыбка.
А потом все пришло в движение. Почти синхронно солдаты обнажили мечи. Часть бросилась на выручку своему господину, а им навстречу ринулись их недавние соратники. Воины схлестнулись друг с другом не на жизнь, а насмерть. Клинки клацали, выбивая искры. Шум усиливало горное эхо, а небо полыхало, окрашивая кучевые облака и горные вершины багрянцем заката. Солдаты бились в полном молчании. Силы и уровень боевого мастерства были ровны, ведь каждый из них, наверняка, уже не раз скрещивал учебные мечи во время тренировок. Любая уловка с одной стороны мгновенно разгадывалась другой. И следовал контрудар, который тот час же искусно отражался. Это могло длиться бесконечно.
Ланетта взглядом показала Линноку на свой сапожок. Хитрый — стилет, что Шут заколдовал для нее, — снова оправдал свое название. Когда ее обыскивали, про обувь волшебным образом забыли.
Друг покачал головой и кивнул на Нырка. В отличие от своего товарища, ринувшегося защищать своего господина, этот следопыт предпочел оставаться в стороне от схватки. И хоть все его внимание казалось было полностью поглощено сражением, арбалет был по-прежнему взведен и направлен на пленников.
Нырок обернулся. Он выразительно посмотрел на сапоги девушки, а затем перевел взгляд на ее лицо. Кривая ухмылка солдата заставила Ланетту похолодеть. Амулет Тагиль расплавился, а значит, все, что приходит ей в голову, мгновенно прочитывается любым магом-митрильцем, находящимся вблизи с ней. Нырок, явно обладал магическими способностями…
Между тем на поле битвы что-то изменилось. Один из солдат замахнулся для удара и замер. Из его горла торчал черный наконечник. А следом рухнул и его соперник. Поле боя огласили крики раненых. Со стороны реки к озеру во весь опор мчался конный отряд орбов, на ходу посылая одну стрелу за другой. И эти стрелы косили всех. Они не разбирали кто прав, кто виноват. Через несколько минут в живых остались единицы, а озеро помутнело от
— Всем сложить оружие! — прокричала Калла. — Иначе мы прирежем вашего господина как свинью!
Ее голос, утратив женскую мелодичность, звучал жестко и повелительно, без труда перекрывая вопли солдат. Стоявший рядом с ней Шестипалый схватил Торрэла за волосы, оттянул голову вверх и приставил к горлу кинжал.
Угрозы оказались сокрушительней стали. Солдаты замерли, глядя как, орбы-лучники берут их в кольцо. Сначала один бросил свой меч на землю. Потом его примеру последовал другой, и третий. Разоружались все: и сторонники Торрэла, и те, кто примкнул к Калле.
Когда все закончилось, женщина удовлетворенно хмыкнула и обратилась к Шестипалому:
— Иди, помоги орбам отделить зерна от плевел.
Великан направился к безоружным солдатам, которых горцы сгоняли в кучу, а Калла присела рядом с коленопреклоненным Торрэлом. Он продолжал чего-то бормотать, не обращая ни на кого внимания. Похоже, произошедшее помутило его рассудок.
Она дотронулась до сломанного носа, прошлась по наливающимся багрянцем синякам, коснулась разбитой губы. А затем облизала с пальцев кровь и покачала головой:
— Жаль, Торрэл. Ты слишком быстро сломался. Кто бы мог подумать.
А потом впилась в его губы. Правитель задергался, пытаясь отстраниться, но хватка у маленькой женщины оказалась на удивление крепкой.
— М-мм… Вкусно…
Калла, наконец, выпустила свою жертву и вытерла кровь с подбородка. Влажный рот улыбнулся Ланетте, демонстрируя острые и длинные клыки.
Шут брезгливо скривился:
— Адептка Ордена Вельзува…
— И горжусь этим, Линнок, — кивнула вампирша. — Надеюсь, ты тоже вскоре вольешься в наше дружное братство.
Тем временем группа из шести орбов приближалась к ним. Все как один с обнаженными мускулистыми торсами, покрытые шрамами и татуировками, со сломанными носами и черными зубами. Они остановили коней, не доезжая нескольких метров. Самый крупный воин спешился, подошел Калле и преклонил колено.
— Какие будут распоряжения, повелительница?
— Связывай пленных и готовься к ритуалу, Шерш, — лучезарно улыбнулась Калла. — Скоро на этих землях снова расцветут черные пионы Вельзува.
— Слава Демонам Мрака! — синхронно отозвались орбы и отсалютовали кривыми ятаганами.
После недолгого отдыха орбы и сторонники Каллы двинулись в путь.
Грудь Ланетты полыхала все сильнее, ноги отказывались держать, голова кружилась. Поэтому решили ей выделить лошадь.
— В следующий раз не глупи, воспользуйся ножичком-то, — шепнул Нырок, помогая девушке забраться в седло.
Потом следопыт приточил Линнока к ее стремени и взял за повод лошадь, на спине которой лежал так и не приходящий в себя раненый. Калла махнула рукой, и копыта лошадей зачавкали по кровавым лужам. Отряд двинулся в путь навстречу заходящему солнцу.
Побег
Наполненный болью крик швырнул Ланетту в реальность.
— Что это? — прошептала она.
Над ней склонилось зеленоглазое лицо. Опухшее, все в синяках и ссадинах, но удивительно родное.