Пропащие девицы
Шрифт:
– Я помню, – Мартин начал покрывать поцелуями ее шею и плечи, стаскивая вниз тонкие бретельки шелковой ночной рубашки. – Я все помню. А Эппл завтра утром привезет большой Уолли. Я предупредил Гвинет.
– И что она? – насторожилась Робби, игнорируя попытки Криса запустить руку между ее бедер. – Что сказала?
Мужчина одним движением перевел Уильямс в лежачее положение и навис над ней, возбужденно дыша:
– Сказала, что не против, – он улыбнулся. – Перестань так нервничать, малыш.
Роббс потянулась за поцелуем и, почувствовав,
Разорвав поцелуй, она виновато опустила ресницы и спросила:
– Как ты думаешь, я не зря рассказала обо всем Бену?
Патриция открыла дверь, сжимая в руке телефон. Она только что закончила разговаривать с адвокатом Криса.
Макс переступил порог квартиры и обнял Патти. Впервые за долгое время просто обнял, а не облапал ее зад, который едва прикрывал короткий халат.
– Не ссы, разберемся, – пробормотал он, протягивая Бэйтман бутылку виски, купленную по дороге. – Робин не в себе. Рассказала мне все…
– Черт! – Патти направилась в кухню. Достала лед и два бокала. – Меньше всего я хотела, чтобы обо всем этом узнала твоя впечатлительная сестра! Прости…
Заметив, как дрожат ее руки, Макс силой усадил девушку на один из табуретов и сам разлил виски по бокалам. Они оба выпили. И не почувствовав ничего, выпили еще. После третьего бокала Патриция ощутила как озноб, вызванный нервным потрясением, наконец, начинает покидать ее тело.
– Я курить буду здесь, ты уж прости, – Макс вытащил из кармана джинсов пачку сигарет и бросил ее на стол.
– Включи вытяжку и дай мне сигарету, – ледяным тоном произнесла Бэйтман. – Пепельница там, на полке.
Исполнив все указания подруги, Макс взгромоздился на табурет напротив и, несколько раз щелкнув зажигалкой, дал прикурить Патриции. Они оба молчали, выпуская вверх сигаретный дым. Но думали об одном и том же. Уильямс сверлил устрашающим взглядом ее разделочную доску, точно пытался выместить весь гнев на куске дерева. Сама Пи просто смотрела куда-то в пустоту. Сейчас она должна была быть сильной как никогда. Но больше всего на свете ей хотелось быть слабой… Беспомощной и глупой. Одной из тех женщин, которых Патриция Бэйтман ненавидела.
– У меня есть еще несколько хороших юристов, – начал Макс. – А потом я подумал, что у этого Ника Фордема, который теперь агент Робин, тоже неплохие связи. Я позвоню ему завтра. Думаю, он поможет.
Патти подняла на мужчину блестящие глаза и, положив свою ладонь поверх его на столе, проговорила, едва шевеля губами:
– Спасибо…
Уильямс крепко сжал ее пальцы и строго произнес:
– Патти, сейчас не время, – он налил себе еще немного виски. – Не время сдавать позиции, детка!
– Хорошо, мать твою, что ты мне напомнил об этом! – Пи смахнула с глаз выступившие слезы и попыталась улыбнуться. – Но я больше не могу, Макс…
– Заткнись! –
Девушка закрыла лицо руками и громко по-детски расплакалась. Она плакала от страха. От стыда. От ненависти. И ненависть эта в первую очередь была к самой себе. Она, она, она. Только она была единственной виновной. Виновной. Не виноватой. Чертовы судебные термины. Самое время, чтобы вспомнить их все.
Раздавив в пепельнице свой окурок, Макс спрыгнул с табурета и сгреб Патти в объятия. Девушка уткнулась носом в его грудь и заревела еще громче.
– Этот ублюдок ничего не сделает, Пи, не сделает! – прошипел он сквозь зубы, поглаживая Бэйтман по волосам. – Я тебе обещаю, все будет хорошо.
В первый раз за долгое время Макс не верил в то, что говорил. Ему было страшно. Может быть, ничуть не меньше, чем самой Патти. Ведь Оливер был частью и его жизни. Как бы смешно это ни звучало. Он помнил все. Помнил, как стал хранителем этой тайны. Маленькие пухлые ручонки Оливера, каждый раз при встрече смыкающиеся на его шее. Смех этого мальчишки и его большие голубые глаза. Взгляд, одновременно озорной и задумчивый. Слишком серьезный для четырехлетнего. Он любил Олли так же сильно, как любил бы собственного сына, будь он у него.
– Знаешь, Патти, я ведь обещал Оливеру татуировки и барабанную установку, – Макс отстранился и вновь потянулся к пачке сигарет. – И знаешь, что?
Патти кивнула, вытирая слезы.
– Хер с два кто-то встанет между мной, твоим сыном и тату салоном! – рассмеялся Уильямс, закуривая. – Его папаша скучный консервативный мудак с католицизмом головного мозга отсосет у меня быстрее! Но для начала он будет сосать у этих дорогостоящих адвокатов, которых подключил Крис! А я буду сидеть в зале суда и ржать над ублюдком! Мы все будем ржать!
После своей пламенной речи Уильямс плеснул в бокал Патти виски и произнес уже спокойнее:
– Сегодня сплю у тебя.
Она только нетвердо кивнула и залпом выпила свой виски.
– Так, хватит, – Макс взял бутылку и выкинул ее в мусорное ведро. Глаза Патриции округлились.
– Ты… Ты бухло выбросил, – посмеиваясь сказала она. – С тобой все хорошо?
– Прекрасно, – огрызнулся в ответ мужчина. – Будешь чай?
Бэйтман рассмеялась и залезла обратно за стол, утвердительно кивнув.
– Привет! – Робби накинулась на Патрицию с объятиями и поцелуями. Энтузиазма у нее было в этом вопросе хоть отбавляй. Когда все шло из рук вон плохо, Уильямс всегда пыталась сделать вид, что все хорошо. – Мы к тебе!
Следом за Робин и ее пакетами со шмотьем (эта женщина очевидно не могла прожить и дня без покупок) в квартиру ввалилась Скайлер, злобно сверкающая густо подведенными глазами, а замыкала эту цепочку Эппл, которая жалась в стороне и сжимала в руках свой маленький девчачий рюкзак.