Пропасть
Шрифт:
Позже Лиза объяснила, что в поведении родителей ничего экстраординарного не было, просто они никогда не показывали своих чувств, сдержанность, вежливая холодность всегда были их отличительной чертой.
— В кого же ты тогда уродилась такая пылкая? — смеясь, спросил Казимир.
— В бабушку, — вполне серьезно ответила Лиза. — Она у меня до сих пор огонь.
— И где же твоя бабушка? — уточнил Казимир.
— В Ровно. У нее огромный сад и маленький домик, классическая мазанка. С подслеповатыми оконцами и огромными мальвами в палисаднике. Мы с тобой как-нибудь устроим выходной и съездим к ней. Я бабушку не видела уже несколько лет, только переписываемся с ней иногда. Хочешь, я покажу ее фотографии? — Эльза,
На экране появилось изображение уже немолодой, но очень привлекательной женщины. Тяжелая коса опускалась на высокую грудь, темно-русые, с заметной проседью волосы оттеняли загорелое, приятное лицо с большими смеющимися глазами. Чуть тронутые помадой губы, казалось, прямо сейчас расплывутся в доброй, немного лукавой улыбке. В Эльзе и ее бабушке в самом деле было очень много общего.
— Сколько ей лет на фото? — поинтересовался Казимир.
— Как сколько, я ее только вчера получила! — засмеялась Эльза. — Говорю тебе, она нас приглашает. Познакомишься с ней и все сам поймешь. А возраст?! Какая разница! Разве можно сказать, что моей бабуле шестьдесят семь?
— Никогда бы не подумал! — искренне удивился Казимир. — Так ты хочешь сказать, что будешь вечно молода, как бабушка, а мне придется стареть рядом с красавицей женой?
— Ну, положим, до старости тебе еще ой как далеко! — промурлыкала жена и прильнула к нему всем телом.
Бабушка Эльзы встретила их с распростертыми объятиями. Казимир понравился ей с первого взгляда, впрочем, это чувство оказалось взаимным. Он не удивился тому, что Варвара Ильинична замужем уже в третий раз. Ее муж Иннокентий Владимирович оказался вполне бойким мужчиной. Неудивительно: ему едва исполнилось шестьдесят. Два дня, проведенные в Ровно, превратились в чудесную сказку. А потом пришлось вернуться к делам…
— Гарик, кончай заниматься ерундой! Тебе что, денег мало? На кой черт ты цепляешь этих малолеток? Можно подумать, от них есть какой-то прок. Ты постоянно изымаешь товар из партий и считаешь, будто этого никто не замечает!
— Брось, Тим, ты же знаешь, я взял немного и только дважды. Теперь я решил проблему. А денег действительно не хватало. Но теперь все закончено. И с малолетками, и с товаром. Если ты мне поверишь, мы выйдем на совершенно другой уровень.
— Что ты хочешь сказать?
— Только то, что у нас с тобой теперь будет свой Fly.
— Где ты его возьмешь? Сам, что ли, вырабатывать будешь?
— Ты удивительно догадлив, Тим.
— Но как, у нас нет ни формулы, ни лаборатории, ничего!
— Ошибаешься. Все необходимое у меня уже есть. Если ты входишь в долю, с тебя десять тонн. Нет — вольному воля.
— А где ты все добыл?
— Вот это уже не твое дело. Ты забываешь, кто из нас биохимик. Пока ты тупым рэкетом занимался, я, между прочим, учился в универе, и весьма неплохо.
— Слышь, Гарик, бабки не вопрос. Но ты за базар отвечаешь?
— Научись говорить нормально, уважаемый, я тебе предлагаю дело.
— Так ты что предлагаешь, с тропы уйти?
— Не сразу, со временем. Сейчас соскакивать нельзя. Нам нужен сбыт. И не здесь, а именно за границей. Европа проглотит все, там Fly сейчас на подъеме. Сами они создать его пока не смогут. Из готового продукта ничего, кроме формулы, выжать невозможно, а она сама по себе не так важна.
Синтезировать что-то, хотя бы отдаленно напоминающее наше зелье, слишком сложно. Несколько лет у нас есть, а за это время успеем так подняться, что тебе даже не снилось. Пойдут нормальные деньги, в один миг забудешь, чем промышлял несколько лет назад.
— Тогда и свалить отсюда можно будет. В теплые страны.
— Легко. Здесь, сам понимаешь, ловить нечего. Так что ты решил? Будешь со мной работать?
— А кто еще? Или мы вдвоем будем все делать?
— Твоя задача — обеспечить безопасность. Кому работать, найдем. Я беру на себя производство.
— А где? Нужны ведь какие-то помещения, оборудование, лаборатория.
— В идеале нам нужен просторный подвал, теплый и мало посещаемый, чтобы тебе легче было обеспечить охрану.
— Подвалов полно, но у меня есть предложение получше: заброшенные каменоломни.
— А ты знаешь, это неплохо, только нужно посмотреть на месте, насколько нам это подходит.
— Я могу показать хоть сейчас. Дорогу туда почти никто не знает, я сам разведал только два входа.
— Отлично, поехали.
Лика весь вечер упорно пыталась дозвониться до Гарика, но в трубке механический голос монотонно повторял: «Абонент находится вне зоны…» Мать чем-то позвякивала на кухне. Состояние у Лики было такое, что жить не хотелось, нужен был только порошок. Словно в бреду, она отправилась в ванную, забралась в горячую воду, тщетно пыталась отогреться. Все тело трясла крупная дрожь. Потемневшими от страданий глазами она внимательно рассматривала оставленный матерью бритвенный станок. Осторожно, будто змею, взяла его двумя пальцами, поднесла к глазам и долго вертела перед собой. «Непонятно, как им можно перерезать вены?» — думала она, разглядывая тонкие блестящие полосочки лезвий. В окружении белой пластмассы бледно-голубые вставки с крошечными ямочками, сверху ямочки чуть побольше, еще есть тонкая ярко-голубая полоска. Лика провела по ней пальцем, чуть маслянистая… Три лезвия мягко скользнули по мякоти, стало щекотно. Лика стала рассматривать выступающие из неглубоких порезов маленькие капельки крови. «Нет, этим вены не вскрыть, — поняла она. — Нужно идти на кухню, там есть нож, только необходимо дождаться, пока мама уснет». Ей стало очень холодно, тело буквально тряслось в горячей воде. Суставы словно выворачивались, болезненный озноб проникал в кости. Лика встала и, не вытираясь, набросила на голое тело халатик. Сил терпеть уже не было. Будто во сне, повернула ключ, распахнула дверь, по ногам скользнул холодный воздух. Оставляя на ступеньках мокрые следы, начала подниматься на третий этаж.
— Лика! Ты куда? Мокрая, босая! Простудишься! — донесся крик матери, но она шла, не оглядываясь, прямо к заветной цели.
Оставалось всего несколько ступенек, когда не по-женски сильные руки матери схватили ее за халат. Избавиться от него было делом двух секунд, заветное окно уже светилось близко, а там — полет. Долгий, бесконечный, несущий наслаждение и освобождение от всего грязного, ненавистного, земного.
Вера Ивановна боролась на верхней площадке лестницы с дочерью. Мокрая, скользкая, верткая, как ящерица, она все время вырывалась и стремилась к окну. Рыча от ярости, мать упорно пыталась оттащить дочь от страшного черного проема. Наконец, ей удалось вцепиться Лике в волосы, та продолжала вырываться, царапалась, пена выступила на бледных губах. Все же Вера Ивановна оказалась сильнее, преодолела сопротивление, смогла втащить дочь обратно в квартиру. Девочка, сжавшись в комок, опустилась у запертой двери и забилась в истерике. Мать дрожащими пальцами набрала номер «Скорой помощи».
К приезду врачей ей удалось одеть дочь и немного ее успокоить. Страшная догадка поразила Веру. Неужели и в ее дом пришла ужасная беда! Последнее время молодежь крепко подсела на различные наркотики. Вера очень боялась, что эта зараза попадет в ее дом, и вот, судя по всему, беда постучала в дверь. Как выручать дочь, она не представляла.
Равнодушно-усталая пожилая женщина-врач бегло осмотрела Лику и тут же предложила госпитализировать ее в наркологию.
— Нет, что вы, это недопустимо, так нельзя, ведь это пятно на всю жизнь! — воскликнула Вера.