Пропавшая без вести. Призраки маленького городка

12 мая, в шесть часов вечера, когда маршрутка № 52 полная до отказа возвращалась после очередного круга по окраинам Кишенёва, случилось кое-что необычное.

Прохладный, но ласковый майский ветер трепал челку Марго и старательно выбрасывал пряди ее рыжих волос из тугого пучка, собранного на затылке. Последние

же изо всех сил сопротивлялись и старались сохранить первоначальную форму, заданную строгой рукой своей хозяйки. Шумели беспокойные листья деревьев, перемешиваясь со сбивчивыми трелями таких же непоседливых птиц. Май во всей своей красе дышал полной грудью, жил в каждом дуновении ветра, в каждом цветке, в прохладе разбегающегося по сторонам озера у дома, в каждом задумчивом лице встретившегося прохожего.

«С самого рождения я чувствовала себя чужой и из другого места. Я испытывала чувства и эмоции, которые недоступны окружающим. Мои глаза видели глубже, чем поверхность форм и одежды. Я видела вещи, которые люди обычно не замечали. У меня врожденный дар интуиции, и я с детства имею способность помогать людям. Никто вокруг не понимает меня. Но в этом нет ничего удивительного, ведь мы сами часто себя не понимаем, тогда что говорить про других. Со временем я приняла этот факт за норму и перестала обращать на него внимание. Жаль, но для этого мне потребовалось примерно 10 000 дней со дня моего рождения.

В юные годы, когда я более чутко воспринимала окружающий мир, отец дал мне совет, к которому я обращалась в течении всей жизни. «Если когда-нибудь ты почувствуешь к себе жестокость – сказал он – вспомни, что далеко не все люди обладают твоими талантами, дарованными тебе при рождении. Не тебе судить их». И я не сужу. Никогда и никого. Тем более в этом нет никакого смысла.

Еще он говорил о том, что умного человека невозможно обидеть: на правду не обижаются, а ложь не стоит внимания.

Наверно, в детстве я была глупым ребенком потому, что до сих пор не разобралась со своей жизнью и до сих пор не знаю как со всем этим жить. Когда мне было пять я думала, что в двадцать у меня будут дети и муж, а я сама стану самостоятельной и взрослой. Сейчас мне двадцать пять, у меня нет детей и мужа, и мне все еще хочется иногда заплакать и закричать: «МА-МА!». Да. Я была глупым ребенком.

Поэтому, как цветок не решает, какого цвета он будет, где и когда вырастет, так и я не решала, какого цвета будут мои глаза и волосы и кем я стану сейчас. Это – мой мир. Это – я.

Марго шла неторопливыми шагами, голова была «как всегда, где-то», а на ее лице отражались сосредоточенность и занятость мыслей. Ее не оставляло в покое беспокойное, беглое чувство, что за ней все это время кто-то наблюдает. От этого становилось не по себе, и Маргарита постоянно оборачивалась. Внезапно блуждающий взгляд зацепился за что-то острое, заставил ее замедлиться и остановиться. «Этого не может быть!» – прозвучала внезапная мысль в голове Маргариты. Зеленое, свободного кроя летнее платье из шифона с легкостью струилось по фигуре Маргариты и покорно сбивалось в широкие воланы у ее колен. Ветер застенчиво заигрывал со сборками ее платья, слегка колыхал их в разные стороны от остановившегося на остановке автобуса, выдавая красиво отливающую на солнце текстуру ткани. Спадали у виска непринужденной волной локоны, сосредоточенные и некогда не улыбающиеся глаза смотрели в даль.

Автобус 52-го маршрута, тяжело пропыхтев, тронулся, с ревом мотора устремился вперед. Через мгновение он превратился в шумящую вдали коробочку на больших колесиках, а после и вовсе растворился за поворотом.

Марго устремилась рассматривающим взглядом вдаль, бегло перебирая в руках ручки маленькой замшевой сумки, и, отпустив для себя пару-тройку минут на размышление, решилась свернуть за поворот, уводящий ее в противоположную сторону от ее дома. Пустые, безлюдные дворы бросали пугающие тени и таили в себе неприятности.

После пришел еще один автобус. Потом еще один и еще. Марго все не возвращалась обратно. Остановка общественного транспорта в час пик задыхалась от потока желающих уехать. Она, подобно расторопной кровеносной артерии, моментально наполнялась пассажирами и работала на повышенных оборотах. Пешеходы крутились вихрем юлы на остановке, толкались локтями, ворчали на подножках подъехавшего общественного транспорта. Автобус качался под натиском раздосадованных ожиданием пассажиров и то и дело просаживался на пружинах вверх-вниз, пыхтел и уезжал, освобождая место для следующего. Городские автобусы спешили на посадку и менялись местами, шипели и грелись в лучах ласкового мая, пока не затихли в объятиях уютных надвигающихся сумерек, внезапно заставших врасплох опоздавших к последним рейсам пассажиров. В этот день Маргарита больше не вернулась домой. Суета городских кварталов захлебнулась закатом и затихла. Город уснул.

Два года спустя. То ли дождь, то ли стук в дверь запоздалого спутника барабанил все прошлое утро, падал на чистую пожелтевшую листву весь прошлый день, стучал по крыше тяжелыми каплями и бился о скользкое оконное стекло, беспомощно скатываясь по нему к мокрому карнизу весь прошлый вечер. Сгустившиеся сумерки подчинили своей воле ускользающие дневные тени минувшего осеннего дня и тяжелым, мокрым, темным сгустком нависли над городом, торжествуя над ним в своей слепой власти.

Тук, тук, тук.

– Да….

Усталый мужской голос в полночной тишине дома прорезал умиротворенный покой. Мужчина едва не разбудил уютно спящую рядом супругу.

Тук, тук, тук.

Потирая затекшие ноги, кряхтя, присаживаясь на край смятой кровати, Матвей Петрович Головин – мужчина средних лет и отличного телосложения, в прошлом офицер по должности и внутреннему призванию – торопился на ночной стук.

Наспех закутавшись в теплый халат, сшитый бережными руками заботливой супруги, благодаря офицерской выправке, спустя одно мгновение он уже спускался к тяжелой скрипучей входной двери. Матвей Петрович, он же «Мапет» – так когда-то называли его в шутку товарищи по службе, был в прошлом первоклассным оперативным работником.

Им были раскрыты самые громкие дела. На погонах друга-одноклассника, который перевел его к себе в отделение, вскоре заблестели две горящие позолоченным блеском отличницы – звезды подполковника. Максим Петрович был лучшим по службе, внимательным и отзывчивым соседом, верным и преданным другом и, конечно, заботливым мужем. Его фотография много лет подряд Его ставили в пример молодежи, писали хорошие рапорты, а сам он то и дело получал путевки в санаторий за вредность, ну и премиальные, конечно.