Пропавшая девушка
Шрифт:
— Что? Ты о чем? — Я никак не мог уловить связь.
— Это две части имени Элизабет. То и другое — уменьшительное от Элизабет. Лиззи и Бет.
Я кивнул, не сводя глаз с фото.
— Верно. И что с того?
И вдруг мелькнуло воспоминание. Кладбище. Надгробья, с которых мы делали оттиски для мисс Бич. Лиззи, замершая в печали над двумя могилами…
— Я тут кое-что вспомнил, — сообщил я Пеппер.
— А именно?
— А именно — надгробие, с которого Лиззи хотела взять оттиск. Помнишь тот странный туманный день на кладбище?
— А
— Ты сегодня на машине?
Она кивнула.
— Поехали, — сказал я. — На старое кладбище. Я совершенно уверен, что не ошибся.
Пеппер выглянула в окно.
— Майкл, уже темнеет. И снег, похоже, вот-вот опять зарядит. Честно говоря, мне абсолютно не хочется ездить на кладбище.
— Поехали, — настаивал я. Положив ей руки на спину, я слегка подтолкнул ее к двери. — Эту тайну необходимо раскрыть.
Пеппер остановила машину возле ворот, и мы начали пробираться сугробами ко входу на кладбище. Небо было угольно-серым, штормовые тучи низко нависали над головой. Настойчивый ветер завывал среди деревьев, заставляя голые ветви дрожать и скрипеть.
— Как в старом ужастике, — пробормотал я, оглядываясь по сторонам. Дрожь пробежала по спине. Я затянул тесемки капюшона.
Пеппер взглянула на меня исподлобья.
— Зачем мы здесь, Майкл? Чай, не помрешь, если потрудишься объяснить.
Обеими руками я натянул ей на лицо капюшон.
— Лучше покажу. Давай за мной.
Снег здесь оказался глубоким. Никто не расчищал дорожку среди могил. Неожиданно ветер утих, и на смену ему пришла зловещая тишина. Единственным звуком теперь был хруст снега у нас под ногами, да мое тяжелое дыхание.
— Какая жуткая тишина, — произнес я, беря Пеппер за руку и поворачиваясь к невысокому холму.
— Заткнись, Майкл. Ты хочешь меня напугать?
Мне вдруг представились волны тумана в тот день, когда наш класс был здесь. Клубы тумана, поднимающиеся с земли и расплывчатый силуэт Энджела, выбравшегося из-за высокого надгробья и застывшего, будто мираж, в серой угрюмой мгле, неподвижного наблюдателя… молчаливое воплощение холодной угрозы.
Я снова задрожал.
Пеппер толкнула меня с такой силой, что я отступил и споткнулся о ледяной сугроб.
— Зачем мы здесь? Скажи наконец.
— А вот зачем, — сказал я и подвел ее к двум гранитным плитам, стоявшим бок о бок, слегка склоняясь друг к другу. Мы посмотрели на надписи.
— Да. Я прав, — сказал я.
Пеппер вслух прочла имена и даты.
— Энджело Пальмьери. С 1912 по 1950. Бет Пальмьери. 1934 по 1950. — С широко раскрытыми глазами она повернулась ко мне. — Майкл, это ее могила. Она умерла в тот самый год, когда вышел ежегодник. Год своего выпуска.
— Это то самое надгробье, с которого Лиззи хотела тогда сделать оттиск, — проговорил я. — Она сказала, что это были отец и дочь. Когда я подошел к ней, она просто смотрела на надгробье девушки, неподвижно, и на лице такое странное, печальное
— Тогда… Бет Пальмьери должна быть кем-то из родни Лиззи, — сказала Пеппер. — Может, ее прабабушка? Та, в честь кого Лиззи и назвали.
Я смотрел на слова, выгравированные в граните, а ветер тем временем вновь разгулялся, завывая свою жуткую песнь.
— Та, — сказал я, — кто была ее точной копией.
Пеппер отступила на шаг. Она пониже натянула капюшон.
— Майкл, пора домой. Уже поздно.
Кивнув, я последовал за ней к воротам.
— Хочешь, проведем вечер вместе? — спросила она. — Будем готовиться к государственному экзамену…
Лиззи принесет пистолет.
— Нет, не могу, — сказал я. — Есть у меня одно дело.
За ужином я старался исправно отвечать на вопросы родителей о том, как у меня прошел день, и участвовал в их разговорах. Все избегали говорить о том, что на самом деле занимало наши мысли — об Энджеле, о Диего, обо всем этом кошмаре. Родители завели разговор на тему весенних каникул после того как я окончу семестр. Что делать — устроить пляжный отдых, или же сесть в машину и отправиться навстречу приключениям?
Обычно мне нравится обсуждать будущие каникулы. Но сегодня я был отстранен и рассеян, в голове туман, и я не сомневался, что родители могут заметить: со мною что-то не так. То и дело они поглядывали на меня и спрашивали, все ли со мной хорошо. Судя по всему, они и впрямь заподозрили неладное.
И да, кое-что действительно было неладно.
Знаете что, мама и папа? Сегодня ночью я встречаюсь с Лиззи в лесах Фиар-Стрит, после чего пристрелю наконец проклятого Энджела.
Вот какие слова мелькнули у меня в голове. Чистая правда. Но, разумеется, я ничего не сказал. Я не мог рассказать родителям, что происходит. И уж тем более не смог бы объяснить, почему я так поступаю, почему не могу сказать «нет», почему не могу опомниться и осознать, что действую безрассудно.
Я не сомневался, что Лиззи меня не гипнотизировала. И тем не менее, был словно околдован. Я знал, что у меня нет выбора, нет даже собственной воли. Я намерен был совершить это дело. Я не мог остановиться.
Я делаю это за Гейба и за Диего, убеждал я себя. Энджел убил моего лучшего друга. И Диего, возможно, тоже убил. Я должен с ним рассчитаться.
Я выждал полчаса после того, как родители отправились спать. К счастью, спят они как убитые. Затем я взял мамины ключи от машины с вазочки на столе в прихожей и, крадучись, выскользнул за дверь.
Когда я застегивал пуховик, по спине пробежал холодок. Стояла холодная ночь, с лилового неба сеяла ледяная изморозь. Снег смерзся ледяной коркой, и я дважды поскользнулся, добираясь до машины, припаркованной возле тротуара.