Пропавшая в сети
Шрифт:
Мужчина улыбнулся Лизе. Она почувствовала, что заливается краской. Бросила взгляд в сторону визажистки. Та стояла, прижавшись к подоспевшей Катюше, и посмеивалась ей в плечо. Редакторша, в очках и сером худи, с таким же серым прилизанным каре, кивала в ответ на каждое слово режиссера. С торчащими из-под жидких волос ушами и вытянутой в их сторону шеей она напоминала мышку из мультика.
– На картине Вермеера не было сережки. – Лиза почувствовала, как краска отхлынула от лица.
– Не понял вас, – наклонил голову мужчина.
– Современные исследователи считают, что это не
– Вон оно что… Не знал, учту.
Визажистка у него за спиной прыснула со смеху.
– Позовите, когда уже начнем, – сказала Лиза, встав со стула.
Режиссер отступил, освобождая ей путь. Она прошла мимо девушек к столу, стоящему в центре студии. Вслед полетели обрывки фраз. Что-то про бледную моль и новый случай коронавируса в России. Шутки о вирусе, убившем уже несколько тысяч человек во всем мире, показались Лизе неуместными, особенно из уст профессионала. Правда, визажистка не произвела на нее впечатления человека, увлеченного своим делом. Разве таким место на федеральном канале?
Пусть смеется, решила она, усаживаясь за стол и засучивая рукава пиджака. Пальцы нацелились на воображаемые клавиши. Посмотрим, как она повеселится, когда Лиза выступит в Большом зале Московской консерватории. Хотя, визажистка об этом даже не узнает. Где эта разукрашенная девушка, а где классическая музыка. Лиза выдохнула. Настроилась сыграть произведение залпом, от начала до конца, как пока что редко получалось. Сроки поджимали, а ей еще пришлось поехать на эти съемки… Пальцы застучали по столу, в голове заиграла мелодия Баха.
Услышать бы сейчас настоящее фортепиано, а еще лучше – комментарии Натальи Степановны. Им она часто верила даже больше, чем собственным ушам. Ее слух мог уловить только технические ошибки, а не те, которые Лиза обычно совершала. Преподавательница по специальности всегда их замечала, как датчик засекает газ без цвета и запаха. И нашептывала ей то, о чем молчала Лизина интуиция. Благодаря этим подсказкам девушка всегда была на высоте. Однако они же заставляли ее чувствовать себя самозванкой.
– Ну прямо Полинка моя, – раздался голос тети Любы.
Пальцы Лизы потерялись, словно заметили, что никаких клавиш под ними нет.
– Тоже в детстве так часами сидела и брынькала по столу. – Рядом опустилась Полинина мама. Потянуло сладковатым забродившим духом. Как-то Лизин папа из спортивного интереса своими руками собрал самогонный аппарат. Алкоголь и папа – вещи несовместимые. Он даже на Новый год шампанское не пьет, поэтому запах перегара Лизе толком не знаком. Но вот от того аппарата пахло почти так же, как сейчас от тети Любы.
– У Полины же не было своего инструмента, – отозвалась Лиза.
– Зато подружка была, с роялем.
– С пианино. У меня тогда старенький Петроф был. Хороший. Мама с папой его продали, когда нам гибрид покупали.
– Да не вам, зайка моя, а тебе, – погладила Лизу по медным волосам тетя Люба. – Полинка моя так без пианино и осталась… А талантливая ж девка, правда?
Лиза хотела возразить, что инструментом они пользовались на равных. Уже открыла было рот, но, увидев на непривычно гладком, матовом от пудры лице
– Что, мама звонит? – спросила тетя Люба, которая, похоже, уже перестала ждать звонка от Полины.
Лиза посмотрела на экран и кивнула.
– Алло, мам. Я же предупреждала, что буду на съемках. Зачем…
– Ты там почти четыре часа. Не сняли еще?
– Даже не начинали. Чувствую, не успеем на десятичасовой автобус, а у меня завтра специальность первой парой…
– Ты мне лучше скажи, кормили вас?
– У меня шоколадка.
– Любка далеко? Дай ей трубку. Она быстро обед организует. Ты такая курица у меня, никогда не попросишь.
– Мам, давай не сейчас, – понизила голос Лиза. – Не до этого.
– Будет тебе не до этого, когда гастрит появится. С дороги детенок ничего не ел.
– Я же сказала…
– Экстрасенс на подходе, – протиснулась между прожекторами и осветителем редактор, – пятиминутная готовность.
– Слышала? Не могу больше говорить. – Лиза с облегчением сбросила звонок.
– Повторим еще разок, – обратилась Катюша к тете Любе, вытянув шею. – Экстрасенс садится, вы даете ему фотографию дочери. Спрашиваете, что с ней случилось.
Голос редактора подходил к внешности и напоминал Минни Маус. Лиза с детства разговаривала по-мальчишески низким, немного скрипучим голосом, поэтому сейчас даже слегка ей позавидовала. Каково это, быть милой маленькой девочкой?
– Вы здесь сядете или с сестричкой через монитор посмотрите? – Катюша повернула острый носик к Лизе.
– Через монитор.
– Отлично. Тогда за мной, в малый зал.
Развернувшись, Лиза лицом к лицу встретилась с ведущей. Миниатюрная блондинка. По телевизору она казалась выше и моложе. Вблизи Лизе удалось рассмотреть сеточку морщин на светящейся коже. Вот, наверное, как стареют эльфийки. Лиза поздоровалась, но ведущая этого, кажется, не заметила. Прошла мимо, даже не взглянув. Неужели, чтобы стать достойной внимания телевизионщиков, обязательно наносить боевой раскрас? Если так, Лиза обойдется. Катюша прошмыгнула мимо остальной съемочной группы в коридор и открыла ближайшую дверь.
– Сюда, – указала она на стул рядом с улыбающейся Юлей.
На секунду Лиза подумала, что младшая сестра Полины не в курсе происходящего, но потом сообразила – девочка просто рада ее видеть. Глаза школьницы Юли были такими же красными и уставшими, как и у матери. Похоже, не плакала только Лиза.
– Не бойся, это не больно, – улыбнулась Юля.
Лиза опустила взгляд и только сейчас заметила, что к лацкану ее пиджака прикрепляют микрофон.
– Осторожно, наушник вставлю. Вот это положите в карман. – Катюша протянула ей что-то похожее на блок питания ноутбука. – И девочки, большая просьба. Постарайтесь комментировать все, что видите на экране. А то зрители не поймут, когда экстрасенс правду говорит, а когда лажает.