Пропавшая ватага
Шрифт:
– Так что тебя кручинит-то, Михей?
– С Афоней вчерась до поздней ночи беседовали, – тихо отозвался бугай. – Про нестяжателей, про Нила Сорского – тому еще и ста лет не прошло. Говорят, и государь наш, Иоанн Васильевич, дед родной Иоанна Васильевича нынешнего, да продлит Господь годы его, к нестяжателям тем склонялся, да вот помер. Афоня того Нила Сорского и сторонников его еретиками честит, а я вот думаю – зря ли? Чтоб церква – для молитвы токмо, а не землями, не людьми володеть.
– Согласен, мысли-то у нестяжателей добрые, – немало подивившись теме ночной беседы,
– Равновесие!
– Вот то-то и оно. А коли равновесия нет? Человек слаб… даже – церковный. Лютер – что еще, мне литвин один про Кальвина рассказывал, того, что женевским папой прозвали. Тоже на словах одно проповедовал, а на деле? Костры запалил человечьи, запретил одежды красивые, веселье, праздники.
– Да-а, друже атамане, – покивал Михей. – Начинается-то оно всегда хорошо. Вон и во французской земле таких гугенотами прозывают. С католиками который год воюют, друга дружку бьют почем зря, храмы рушат. Хорошо, что Русь-матушку Господь бог от такого упас!
– О, гляди-ко! – присмотревшись, атаман указал рукой в небо, где над тем берегом, над лесом показался летающий всадник верхом на драконе с кожистыми крыльями и длинной зубастой пастью. – Опять колдун соглядатая послал. Давненько не было! Интересно, это они к чему?
– Думаю, не соглядатай это, – мотнул головой Михей. – Просто граничный страж. Близко сюда не летит, да и дракон у него бесхвостый, такие вообще далеко не летают, слабые. Митаюки как-то обмолвилась – мол, таких при дозорах воинских держат: облететь, осмотреть что-нибудь. Для дальней сторожи бесхвостые ящеры не годятся никак.
Бугаинушка оказался прав – небесный всадник еще помаячил немного да скрылся вдали, словно бы упал, растворился в лесу.
Ватажники законопатили-подлатали струг быстро да, оставив покуда на берегу сохнуть, пошли собираться сами. Нужно было пересмотреть все оружие, боевой припас, амуницию – шлемы, ремни, кольчуги, панцири-латы. Все делали обстоятельно, однако и весело – с шутками-прибаутками, со смехом. Молодой, но уже опытный и много чего повидавший казак Ухтымко, сияя синими своими глазами, рассказывал про то, как бить двуногих драконов, огромных зубастых ящеров высотой со скалу:
– Главное, не бояться – зверь он и есть зверь, умишка немного – да ядром в лапу ему попасть, туда, где когти, либо в шею, в ином месте шкуру только из крупных орудий можно пробить – больно уж толстая. В голову вообще лучше не палить – ежели ядро аль пуля в глаз не угодит – отскочит, зверюгу раззадорит токмо. Так что, козаче, лучше всего – в ноги. Чтобы запрокинулось чудище да встать не смогло.
– Со сноровкой-то, верно, можно дракону ноги и саблей подрезать, подскочить да по жилке – чик! – подал голос Семка Короед, коего
– Да дракон-то ждать не станет, подскочишь, подскочишь, так тебя самого – чик – и в пасть! Колыхайся потом меж зубищами. Вон, Костюху-то помните? А ведь добрый казак был.
– Я вот тут подумал, братцы, – не выдержал подошедший к ватажникам Михей. – Коль ноги у драконов слабое место… ой, посейчас глупость скажу.
– Говори, говори, Михее! Глупость – так мы правим, ага.
– Так вот я и думаю, коли у дракона двуного, у поганого зубастого чудища, ноги – слабое место, так не сделать ли из кольев острых ежи? Аль из железа сковать да разбросать по берегу, как «чеснок», от конницы вражьей?
– От чеснока толк есть, козаче! – одобрительно высказался кто-то из казаков. – Помню, как-то под Белой Церковью выскочили на нас мадьярские гусары…
– Потом, Яшка, про гусар расскажешь! – поднявшись на ноги, резко оборвал Василий Яросев, казак немолодой, опытный, справный. – Ты, Михей, обо всем посейчас же атаману нашему доложи, пущай кузнецов настропалит. А колья мы и сами навострим, верно, робята?
– Навострим, дядько Василий, знамо дело!
– Ужо драконам то не по нраву станет!
– Пущай токмо явятся!
Идея Михейки Ослопа пришлась атаману по вкусу, выслушав, он только хмыкнул – и как сам-то не догадался раньше, ведь использовал же подобное против конницы, мелкие, сваренные меж собой гвозди – «чеснок». Иван не стал откладывать дело в долгий ящик, дал наказ кузнецам, а больше – плотникам, железо-то все ж берегли, а навострить да связать-сколотить колья – это быстро, дешево и сердито.
На следующий же день – пока набранный на поиски ватажки Матвея Серьги отряд не ушел – Егоров послал всех на материковый берег, раскидывать-расставлять «драконий чеснок», маскировать в кустах да в подлеске. Дело простое и нужное – чего откладывать-то? Ух, Михейко, ну, голова, да еще какая!
Казаки работали споро, да и работой то назвать было трудно, скорей так, развлечение. Прихваченные с собой девки сир-тя разложили на бережку костер да готовили на нем пищу – варили ушицу, пекли на горячих камнях белорыбицу. Кое-кто из казаков, исполнив дело, подходил к костру, брал за руку приглянувшуюся деву, вел на полянку, в лес…
Молодой Яшка Вервень супружницу свою, ясноглазую Ябтако, тоже за руку взял:
– Ну, хватит уж хлопотать… хлопотунья. Идем… погуляем.
– Да за похлебкой надо бы присмотреть.
– Другие присмотрят…
– Ох, милый… эй, Меретя-нэ! Поглядишь, помешаешь? Вот спасибо, ага.
Выйдя на полянку невдалеке, супруги улеглись в траве, средь розового сладкого клевера, средь желтых одуванчиков и ромашек.
– У тебя глаза, словно звезды, – прошептал Яшка, снимая с юной супруги оленью кухлянку.
Обнажив грудь, припал языком к коричневым крупным соскам, ласкал, гладил, потом стащил с ненаглядной лосины, и сам быстро скинул одежку, чувствуя, что не может больше терпеть. Да и не вытерпел, чувствуя, что Ябтако так толком и не поняла, что случилось, слишком уж все произошло быстро.