Пропавшая ватага
Шрифт:
– Вот что, дорогие мои, – остановившись, Нойко вальяжно прищурился. – Вас только что освободили из страшного плена, и в этом участвовал лично я, скромный колдун Нойко Счастливая Рука, и мои верные друзья, славные воины великого вождя бледнокожих Ивана по прозвищу Егоров, что значит… э… что и значит – «великий и славный вождь». Думаю, вы о нем слышали. А? Что молчите-то? Отвечайте, раз спрашивают?
– Не особо-то мы про бледнокожих слыхали, – отозвалась за всех бойкая черноглазая девка, та самая, что так ловко использовала вместо палицы подобранное на палубе весло. –
– Теперь поверили?
– Теперь-то – да. Что они хотят с нами сделать?
– Я попрошу их вас отпустить.
Дрянная Рука нарочно сделал паузу, чтоб дождаться произведенного его словами эффекта. Пленники радостно переглянулись и зашептались, искоса поглядывая на «скромного колдуна».
– А бледнокожие тебя послушают? – оборвав всех, громко и без особого почтения спросила черноглазая.
– Не скажу, чтоб это было так уж легко, – Нойко самодовольно прищурился и, словно бы между прочим, положил руку на эфес подаренной сабли. – Но я постараюсь, клянусь семью дочерьми славного Сиив-Нга-Ниса.
– Еще пнем Хозяина Священной березы поклянись, – хмыкнула вредная дева.
Мальчишка обиженно надулся:
– Чем тебе не нравятся мои клятвы?
– Тем, что в них нет наших богов!
– Но… я ведь своими богами клянусь, – озадаченно возразил Дрянная Рука.
– А ты поклянись нашими!
– Какими вашими?
Нойко прикрыл глаза. Вот ведь наглая девка! И не боится его нисколько – хоть и колдун. Может, чувствует, что ученик только? Вообще-то она симпатичная – глаза сияют, ресницы длинные, брови, как собольи спинки, грудь… Но Нойко такие девы не нравились – вот и эта слишком уж рослая, да и, по всему видать, несдержанна изрядно – чуть что не по ней, так треснет, припечатает, мало не покажется… как того варвара веслом.
– Наш бог – Нгерм, всесильный владыка севера. Им и поклянись.
– Знаю я Нгерма, – покивал отрок. – Им и клянусь.
Черноглазая подозрительно прищурилась:
– Не-ет, так не клянутся. Скажи – пусть я волей великого Нгерма замерзну во льдах и останусь там на веки веков, если не добьюсь освобождения. Понял?
– Пусть я замерзну во льдах, – послушно пробормотал колдуненок. – Волею великого Нгерма… Ну, что, теперь довольна?
– Вот теперь – да, – дева спокойно кивнула. – Но еще я бы хотела сама переговорить с великим белым вождем.
Нойко удивленно дернул шеей:
– О чем тебе с ним говорить? Да он и слушать тебя не станет – кто ты такая-то?
– А ты сделай, чтоб выслушал.
– Да зачем же?!
Эта настырная девка уже стала надоедать отроку, только он почему-то никак не мог от нее отделаться, словно бы кто-то схватил за язык и не отпускал. Говорили, что северные девы знали такое древнее искусство – удерживать мужчин – почти колдовское, да…
– Хорошо, если ты так просишь, скажу, – в черных глазах вспыхнули и тут же погасли искры. – Если отпустят, нам теперь некуда уйти. Селение разрушено, одни мы его не восстановим, а помогать и защищать некому. А примут ли нас соседи из Марг-Койно – еще неизвестно. Да и всю жизнь провести в приживалах – вряд ли хорошая мысль.
– Так что же ты хочешь от вождя?
– Помощи. И защиты. А мы уж – под его-то рукою – отплатим данью. И во всем будем поддерживать. Всегда.
– Слушай, – Нойко упер руки в бока. – А что это ты за всех говоришь, за всех решаешь? Может, не все хотят…
– Потому что я здесь нынче самая старшая, – резко оборвала дева. – Самая сильная, самая умная.
– Уверена?
– Уверена. А кто так не считает…
– Понятно. Стукнешь веслом.
Дрянная Рука весело расхохотался, повернулся спиной, давая понять, что разговор закончен. Потом, правда, обернулся:
– Как твое имя, дева?
– Зовут меня Ватане.
– Ха, понятно! «Лишняя». То-то я и смотрю…
– И вовсе никакая не лишняя! А среди своих – главная. Они ведь совсем почти дети еще.
Пока Нойко заговаривал зубы сир-тя, ватажники загнали пленных англичан в трюм, где прятался еще один вражина – важный, в разрезной куртке, толстяк, тут же и сдавшийся. Раз уж все в плену – чего зря рыпаться-то?
Всех и заперли, пока двое казаков не притащили со струга сундук, строго следуя указанию атамана.
Старшой – Ондрейко Усов – лично отворил люк:
– Слушайте меня, господа аглицкие немцы. Наш славный атаман предлагает вам поступить к нему на службу.
– Служить русским? – сквозь зуб выругался шкипер Эндрю Уайт. – Ну, уж нет.
– Что, что он говорит? – обратились к нему не знавшие русской речи матросы.
– Предлагает предать своих.
– Вот ведь московитская сволочь! Мы, англичане, не предатели!
Между тем сверху вдруг послышались какие-то звуки, и в трюм на канатах спустили небольшой дорожный сундук.
– Если согласитесь – это ваше жалованье. Посмотрите, подумайте… атаман велел не торопить.
– Что? Что там?
– Говорят, это для нас. Если будем служить им.
– Да откройте же наконец крышку кто-нибудь!
Один из матросов, опустившись на коленки перед сундуком, распахнул крышку…
– Что это? – не поверил своим глазам канонир.
– Думаю, это золото, дядюшка Дик! – шкипер нервно потер шею. – Умеют они уговаривать…
– Что ж, – канонир поморгал и пригладил редкие волосы. – Если наш капитан жив – мы ответим отказом. Если же нет – мы свободные от данного ему слова, и тогда каждый может поступить как желает. В конце концов, мы с русскими отнюдь не враги, а добрые торговые партнеры.
В сундуке тускло блестело золото. Пленники переглянулись – мудрые слова канонира всем пришлись по душе.
На покрытой настилом широкой корме струга, на расстеленной волчьей шкуре лежала только что вытащенная из воды дева. Мокрое платье ее на глазах высыхало, бледное лицо казалось неживым, правда, закрытые веки слегка подрагивали, и едва слышно стучало в груди сердце.
– Молодец, парень, – подняла глаза Устинья. – Вовремя ты за нею нырнул. Еще б немного – и можно было б уже не вытаскивать.