Пропавшее сокровище. Мир иной
Шрифт:
А государев прораб, то есть боярин Иван Дмитриевич Бельский, метался по монастырю как угорелый: в бесплатной рабочей силе недостатка у него не было, но архитектор явно отлынивал от работы. Он приехал из Италии, у него была договоренность с русским царем, что строить он будет дворцы и церкви, а тут вдруг его бесцеремонно усадили на барку и два месяца волокли куда-то на север, в дикие дебри, да еще при этом не выпускали днем на палубу, чтобы он не запомнил дорогу… Здесь, в этом монастыре, его заставили проектировать какой-то подземный тайник, о котором ни одна живая душа не должна знать. Идиотская работа, от которой ни славы, ни денег ждать не приходится…
Архитектор высказал все эго боярину Бельскому, но суетливый царский друг и лакей лишь состроил постную морду и развел руками:
«Вы свободны, сеньор… Мы неволить вас не станем… Где выход из монастыря, сеньор знает, а путь в Венецию лежит на полдень и заход солнца отсюда…»
Все это Волошин ясно «себе представлял… Неожиданно его воображаемая экскурсия в прошлое и повествование профессора Стрелецкого были прерваны вежливым покашливанием. Волошин оглянулся и в наступающих сумерках разглядел позади себя две фигуры. В одной из них он узнал художника Еланского, два дня назад прибывшего из Вологды, а в другой — научного сотрудника какого-то музея Богемского, ежедневно слоняющегося по монастырю вместе с толстым французским туристом, похожим на турка…
Покашливал Богемский. Затем он вкрадчиво спросил:
— Прошу прощения, профессор… Вы так увлекательно описываете посещение этого монастыря молодым Грозным, что я невольно заслушался, но… э-э…
— Что «но»? — спросил Стрелецкий.
— Вы столь уверенно говорите о каком-то кладе, захороненном здесь, в монастыре, Грозным… Есть ли у вас доказательства, подтверждающие правдоподобие этой версии?
— Да, — нетерпеливо ответил Стрелецкий. Он был раздосадован, что этот прилизанный музейный чиновник прервал его рассказ. — У меня есть неопровержимые доказательства, подтверждающие правдивость этой версии…
— Вы имеете в виду стихи, которые вы здесь цитировали? — с нескрываемой насмешкой спросил Джейк Бельский.
— Нет! Не только эти стихи… В архиве монастыря я нашел указания о кладе Грозного и о тайнике, где был захоронен этот клад.
— О! Это великое открытие, профессор! — с деланным энтузиазмом воскликнул Джейк. — Вы непременно должны сообщить об этом моему управлению… Я помогу вам…
— Против помощи я не возражаю, — усмехнулся Стрелецкий, — но доклад о своих изысканиях я сделаю в академии и доложу своему научному обществу…
— Да, да! Конечно… Простите, что я вас прервал. Продолжайте. Вы так увлекательно рассказываете!
Но вдохновение уже покинуло старого профессора. Он поежился:
— Становится прохладно…
— Да, Игнатий Яковлевич! — воскликнула Тася. — Вам пора вернуться в гостиницу. Разрешите, мы с Ваней вас проводим…
Втроем они направились к выходу из монастыря, и по дороге профессор еще долго рассказывал своим молодым друзьям о приезде в этот монастырь Грозного в 1557 году.
В этот вечер слишком много впечатлений обрушилось на Тасю. Она не могла лечь спать и, проводив Стрелецкого, пригласила Волошина погулять по аллеям березовой рощи, именуемой в Сиверске «Парком культуры и отдыха».
В этом парке не играл духовой оркестр, его заменяло радио. Сейчас оно услаждало слух влюбленных парочек частушками о высоком надое молока и о пользе квадратно-гнездового способа посадки картофеля. Но Тася ничего не слышала. Крепко сжимая руку Волошина, она говорила:
— …и вдруг мне показалось, что это уже не я, Анастасия Березкина, студентка московского института, а другая Анастасия, та, что приехала на барке из далекой Москвы в этот монастырь… Вы меня понимаете, Ваня?…
Волошину страшно захотелось сказать: «Понимаю, Настенька… Вы почувствовали себя уже не комсомолкой, а царицей…» Но вдруг он увидел совсем близко серые глаза девушки. Даже в темноте он разглядел в них неподдельное горе и промолчал.
— Я еще… ведь я ничего не видела в жизни… — тихо продолжала Тася. — Но вдруг я почувствовала, что у меня умер ребенок… Такого отчаяния я никогда не испытывала…
— Вы очень впечатлительны, Настенька, — рассудительно сказал Волошин. — Так нельзя…
Тася не слышала его. Она молча смотрела на сумрачные громады монастырских стен, смутно видневшиеся за деревьями.
— Сходим туда, Ваня… — попросила она вдруг.
Он удивился:
— Куда, Настенька?
— В церковь. В ту, где гробик… Вы боитесь?
— Да нет… Но там нечего делать сейчас, — нерешительно ответил он.
— Ну, тогда оставайтесь, а я одна пойду. — Тася высвободила руку.
Но Волошин удержал ее:
— Подождите… Но ведь ворота в монастыре уже заперты.
— А мы пойдем в обход, со стороны озера.
— Вы хотите сказать — вплавь?
— Нет, вброд… Там возле башни мелко.
Он покачал головой:
— Вы, Тасенька, просто девчонка и притом очень взбалмошная.
— Я не знаю… Может быть… Ну, идемте же!.. — И она нетерпеливо потащила его к выходу.
— А вы не боитесь встретиться там с чем-нибудь страшным? — насмешливо спросил он.
— С чем?… — с тревогой и затаенной надеждой спросила Тася.
— С привидением, например…
— Нет, это не страшно. Я сама сейчас привидение.
Они добрались до Кузнецкой башни, от которой крепостная стена поворачивала к югу. Здесь плескалась вода озера. Тася хотела снять туфли, но Волошин остановил ее:
— Не надо… Я перенесу вас…
Она молча позволила взять себя на руки и обняла его рукой за шею…
Руки были сильные, но держали они ее так бережно, как маленького ребенка… Где-то в темноте слышалось журчание воды, потревоженной его шагами…
Наконец он ступил на береговую полоску земли и остановился. Он спросил, помедлив:
— Ну?… Пойдем ножками?… Или останемся у дяди на ручках?…
— Ножками, — сказала она. — И я очень прошу вас, Ваня… не расхолаживайте меня. И не смейтесь над моими чудачествами. Слышите?…