Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия)
Шрифт:
Он огласил приговор: шесть лет лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима.
Это был минимум. Вернувшись в свой кабинет после окончания суда, он снял мантию.
Как палач снимает красный балахон и колпак.
V
Приговор обжалован не был и вступил в законную силу.
Передачу о процессе показали по телевидению. Судья Сорокин не видел ее, а жена видела. Она сказала, что адвокат Кучеренов выглядел молодцом, а судьи и прокурор мрачными падлами.
Так оценили передачу народные массы. Начальство оценило по-другому. Через некоторое время председатель Таганского межмуниципального суда ушел на повышение — стал членом Верховного суда. Его место занял судья Сорокин. Прокурор получил новый классный чин — старшего советника юстиции.
А вот следователь, который вел дело Калмыкова, майором так и не стал. Он не стал даже капитаном — юристом первого ранга. Через две недели после завершения процесса над Калмыковым он был убит несколькими выстрелами в упор в салоне своего нового автомобиля «БМВ» ночью на 46-м километре Рязанского шоссе. По горячим следам убийцу не нашли. Как следователь оказался ночью на Рязанском шоссе, тоже не выяснили.
У судьи Сорокина не было никаких оснований связывать это преступление с судом над Калмыковым, но какое-то чувство подсказывало ему, что эта связь есть.
Осужденный Калмыков был отправлен для отбывания наказания на Кольский полуостров, в одну из колоний Мурманской области. В сентябре 2000 года он был освобожден из заключения по закону об амнистии, принятому Госдумой в связи с 55-летием со Дня Победы советского народа над фашистской Германией. По этому закону под амнистию подпадали лица, имеющие государственные награды СССР и Российской Федерации.
Осужденный Калмыков подпадал под амнистию, потому что — это было установлено при изучении архивов Комитета государственной безопасности СССР и подтверждено Главным архивным управлением кабинета министров России — в 1989 году за героизм, проявленный при выполнении специального правительственного задания, Указом Президиума Верховного Совета СССР, не подлежащим опубликованию в печати, Калмыкову Константину Игнатьевичу было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).
Глава вторая
Сильные мира сего
I
Когда у человека все хорошо, ему и президент нравится.
Владимиру Петровичу Мамаеву, генеральному директору компании «Интертраст» и хозяину банка «ЕвроАз», нравился президент Ельцин. Даже в последний период его правления, когда он не нравился никому. Он от души хохотал, глядя по телевизору, как в дупель пьяный президент дирижирует оркестром в Берлине. Он ловил кайф, глядя, как Ельцин обводит тяжелым взглядом людей за круглым белым столом в Екатерининском зале Кремля и произносит: «Не так сидим».
Жена возмущалась:
— Он позорит Россию!
— Дура, — добродушно отвечал ей Мамаев. — Он развлекает Россию. Он помогает всем почувствовать себя умными. Даже тебе.
Жена обижалась и уходила смотреть телевизор на кухню.
Ему нравился и президент Путин.
Жена плевалась:
— Выбрали! Воробей, а не президент! Скок-скок! А плащ? Ты посмотри, какой у него плащ! Он же в нем, как колхозник! Это агроном, а не президент!
— Ну, агроном, — соглашался Мамаев. — Чем тебе не нравятся агрономы?
Время шло, президент Путин обтесывался, походка его стала уверенней, речь тверже. Жена смотрела на него по-прежнему скептически, но одобрения в ее взгляде было уже больше, чем неодобрения. Мамаев же все чаще ловил себя на том, что президент его раздражает. Не тем, что он говорил. Не тем, что делал. Не тем, как выглядел. Он раздражал его беспричинно.
И в один из вечеров в начале сентября Мамаев понял, в чем дело. Причина была, но она была не в президенте Путине. Она была в нем самом. Незаметно появилось и все усиливалось чувство внутреннего дискомфорта, надтреснутости. Что-то тревожило. Что-то в его жизни было не так.
Поэтому и не нравился ему президент Путин.
Мамаев оставил жену разбираться с президентом и вышел в лоджию выкурить сигарету на свежем воздухе.
II
В молодости, еще в брежневские времена, Владимир Петрович Мамаев отсидел пять лет по статье 153 УК РСФСР за частнопредпринимательскую деятельность, «повлекшую обогащение в особо крупных размерах», и с тех пор все оценивал по тюремным и лагерным меркам — людей, политику, жизнеустройство вообще. Были паханы, державшие зоны. Были приближенные к паханам козырные фраера. Были шестерки и сявки с местом у параши. Была безмозглая отрицаловка. И были мужики, безропотно вкалывающие на промзонах.
Так было в лагере. Так было и на воле. Главный пахан сидел в Кремле, сначала генеральный секретарь, потом президент. Паханы помельче, члены Политбюро, секретари ЦК и обкомов, назывались теперь губернаторами. Козырные фраера шестерили для них в правительстве, в армии, в МВД, в судах и прокуратурах. Диссидентствующая отрицаловка сначала спивалась на кухнях, подписывала письма протеста, указывая свои фамилии и домашние адреса, чтобы не создавать лишних трудностей КГБ, и гордо, с чувством исполненного долга, парилась в лагерях. Потом вышла на площади, недолго поошивалась во власти, но ни к какой деятельности оказалась неспособна и потому быстро вернулась на кухни. Но пила уже не хорошую водку, а паленку осетинского производства. А мужики как пахали, так и продолжали пахать. И во все времена только от самого человека зависело, сумеет он пробиться к хлеборезке или останется в мужиках.
Сам Мамаев недолго проходил в мужиках. Отбывать срок его отправили в Тульскую область. ИТК, в которую он попал, пользовалась дурной славой. Начальником там был майор Копытов, зверь зверем. Кто к нему попадал, мог забыть про условно-досрочное освобождение. Не было условно-досрочных у Копыта. Он находил повод засадить в ШИЗО даже самого безотказного зэка. Почему майор Копытов так ненавидел зэков, никто не знал. Но это была одна из немногих колоний, где не имели власти криминальные авторитеты.