Пропавшие девочки
Шрифт:
Но чем мы не устраивали его до всего этого?
– Извини за беспорядок. – Мама жестом обводит обеденный стол, подоконник, заваленный почтой, и рабочую зону, где помимо почты лежат сумки из супермаркета, наполовину распакованные и забытые.
– Столько разных дел все время. С тех пор, как я снова начала работать…
– Все в порядке. – Ненавижу слушать, как мама извиняется. После аварии она только и делает, что извиняется. Когда я очнулась в больнице, она обнимала меня и укачивала, словно младенца, снова и снова повторяя одно и то же слово: «Прости».
Это я вела ту машину.
Мама прочищает горло.
– Теперь, когда ты дома, чем ты думаешь заняться летом?
– Ты о чем?
Я тянусь через стол и откусываю кусочек ее тоста. Черствый. Я выплевываю его в скомканную салфетку, и мама даже не отчитывает меня за это.
– У меня еще остались неотработанные смены в «Палладиуме». Мне нужно только взять машину Дары и…
– Ни за что. Ты ни в коем случае не вернешься в «Палладиум», – мама внезапно превращается в себя прежнюю: в директора-одной-из-лучших-государственных-школ-округа-Шорлайн Каунти. В маму, которая пресекала драки между старшеклассниками и заставляла родителей, уклоняющихся от своих обязанностей, взяться за ум или хотя бы притвориться. – И водить ты тоже не будешь.
Мою кожу покалывает от злости.
– Ты это несерьезно.
В начале лета я устроилась работать в торговый киоск в «Палладиуме», кинотеатре в «Бевел Молл», совсем рядом с Мейн Хайтс. Самая простая и самая тупая работа на свете. Большую часть времени во всем торговом центре пусто, если не считать мамашек в Спандексе, толкающих перед собой детские коляски. Но даже если они и приходят в «Палладиум», они никогда не заказывают ничего, кроме колы. Так что мне просто нужно являться на работу, и за это я получаю десять с половиной долларов в час.
– Я чертовски серьезна. – Мама кладет руки на стол и сжимает их так сильно, что я вижу каждую косточку. – Мы с твоим отцом считаем, что этим летом тебе нужно немного больше порядка, – говорит она. Просто удивительно, что мои родители могут на время перестать друг друга ненавидеть только для того, чтобы сплотиться против меня. – Тебе нужно чем-то занять себя.
Занять себя. Или мотивировать себя. Для родителей это означает: все время быть под присмотром и сходить с ума от скуки.
– Я достаточно занята в «Палладиуме», – отвечаю я. И это откровенная ложь.
– Ты перемешиваешь попкорн с маслом, Ники, – говорит мама.
Между ее бровей появляется линия, как будто кто-то прижал палец к ее коже.
«Не всегда», – едва не произношу я.
Она встает, немного плотнее запахивая халат. Летом она ведет уроки в школе с понедельника по четверг. Но сегодня пятница, видимо поэтому она и не потрудилась переодеться, хотя на часах уже больше двух.
– Я поговорила с мистером Уилкоксом, – говорит она.
– Нет. – Покалывание превращается в настоящую панику.
Грег Уилкокс – странноватый мужик в годах,
– Даже не произноси этого.
Но она не слушает.
– Грег говорит, ему не хватает персонала этим летом. Особенно после… – она обрывает фразу с таким лицом, как будто надкусила лимон. А значит, она едва не сказала что-то, чего не должна говорить. – Что ж, он найдет применение лишней паре рук. Это физический труд, и ты будешь на воздухе. Тебе это будет полезно.
Кажется, меня уже подташнивает от того, что родители заставляют меня что-то делать, притворяясь, что это ради моего же блага.
– Это несправедливо, – заявляю я.
И едва сдерживаюсь, чтобы не добавить: «Вы никогда не заставляете Дару что-либо делать». Но я решаю не упоминать ее, так же как избегаю спрашивать, где она. Если она собирается притворяться, что меня не существует, я могу поступить с ней так же.
– Мне необязательно быть справедливой, – говорит она. – Я твоя мать. Кроме того, доктор Личми думает…
– Мне плевать, что думает доктор Личми.
Я отодвигаюсь от стола с такой силой, что ножки стула царапают линолеум. Из-за жары и влажности в доме очень тяжелый воздух вентиляции. Так вот каким будет мое лето: вместо того чтобы валяться в просторной спальне в доме отца, выключив свет и врубив кондиционер на полную мощность, я буду жить в одном доме с сестрой, которая ненавидит меня, и прислуживать в древнем парке развлечений, куда наведываются только фрики и старики.
– Теперь и ты начинаешь разговаривать, как она, – мама выглядит абсолютно измотанной. – Тебе не кажется, что одной такой вполне достаточно?
Дара нередко становится не только темой нашего разговора, но и аргументом в нем. Даже в ее отсутствие. Сколько я себя помню, все вокруг сравнивали меня с Дарой: «Она не такая симпатичная, как ее младшая сестра… скромнее, чем младшая сестра… не такая популярная, как ее младшая сестра…»
Единственное, в чем я превзошла Дару, это ординарность. И хоккей на траве – как будто умение гонять шайбу по траве может стать основной характеристикой личности.
– Я не такая, как она.
Ухожу из кухни прежде, чем мама успевает мне ответить, и, едва не споткнувшись о брошенные в холле резиновые сапоги, взбегаю вверх через две ступеньки. Повсюду произошли какие-то изменения. Одни привычные мелкие детали отсутствуют, другие появились. Например, небольшие пластиковые гномы-светильники рядом с маминой спальней или одинокое пятно ковра в кабинете, где раньше стояло любимое кожаное кресло отца, невероятно уродливое, и множество картонных коробок со всякой ерундой, как будто в наш дом медленно въезжает другая семья или сами мы медленно выезжаем.