Пропавший без вести (Америка)
Шрифт:
— А больше нам ничего и знать не надо, — от имени всех высказался швейцар. Главная кухарка безмолвно оглянулась сперва на распорядителя, потом на Терезу.
— Я просто не мог иначе, — продолжил Карл. — Этот человек мой бывший товарищ, мы с ним два месяца не виделись, а тут он вдруг пришел меня навестить, но так напился, что просто не мог сам уйти обратно.
Старший распорядитель, стоя возле главной кухарки, вполголоса и как бы про себя заметил:
— Он, значит, пришел в гости, а потом так напился, что не мог уйти.
Главная кухарка, оглянувшись, быстро что-то шепнула распорядителю, на что тот с явно не относящейся к делу улыбкой
— Ну конечно, все правильно, собутыльник, надо выручать, — пытаясь взглядами и жестами донести до присутствующих истинный смысл этого своего заявления.
— Так что я виновен, — сказал Карл и сделал паузу, как бы ожидая от своих судей хоть словечка ободрения, которое придаст ему сил для дальнейшей защиты, но так и не дождался. — Виновен лишь в том, что привел этого человека, его зовут Робинсон, он ирландец, в спальный зал. Все остальное, что он там наговорил, он наговорил спьяну и все это неправда.
— Значит, денег ты ему не обещал? — спросил старший распорядитель.
— Ах да, — спохватился Карл, горько пожалев, что упустил такую важную подробность: видно, то ли второпях, то ли от волнения он слишком уж твердо определил границы своей невиновности. — Я обещал ему денег, потому что он меня об этом просил. Но я не собирался нигде их раздобывать, а хотел отдать чаевые, заработанные сегодня ночью.
В подтверждение своих слов он вынул из кармана и показал на раскрытой ладони несколько мелких монет.
— Ты, я погляжу, завираешься все больше, — сказал старший распорядитель. — Чтоб тебе поверить, надо тут же забыть все, что ты утверждал раньше. Выходит, сперва ты отвел этого Робинсона — кстати, даже тут я тебе не верю, таких фамилий в Ирландии отродясь не было, — сперва ты только отвел этого человека в спальный зал, хотя, между прочим, уже за одно это мог бы с треском отсюда вылететь, а денег вроде бы ему не обещал, но потом, стоит спросить тебя врасплох, выясняется, что ты все-таки обещал ему деньги. Но мы ведь тут не загадки разгадываем, мы хотим услышать твои оправдания. Ты говоришь, что не собирался нигде доставать деньги, хотел отдать ему свои сегодняшние чаевые, а потом оказывается, что чаевые все еще при тебе, значит, ты все-таки хотел раздобыть деньги где-то еще, о чем, кстати, свидетельствует и твое длительное отсутствие. В конце концов, не вижу ничего странного, если бы ты пошел достать деньги из чемодана, но вот то, что ты изо всех сил это отрицаешь, по меньшей мере странно, чтобы не сказать подозрительно. Равно как и твое желание во что бы то ни стало скрыть, что ты этого человека напоил уже здесь, в отеле, в чем нет ни малейших сомнений, ведь ты же сам признался, что пришел он на своих двоих, а уйти не мог, да и сам он на весь спальный зал орал, что он твой гость. Так что неясными остаются пока лишь две вещи, которые ты, для простоты дела, мог бы и сам нам растолковать, но до которых мы рано или поздно докопаемся и без твоей помощи. Это, во-первых, каким образом ты проникал в кладовые и, во-вторых, где ты раздобыл столько денег, чтобы так ими разбрасываться.
«Невозможно оправдываться, когда тебе не хотят верить», — подумал Карл и решил вовсе распорядителю не отвечать, сколь бы ни страдала от этого Тереза. Он знал: что бы он сейчас ни говорил, все будет истолковано превратно, и лишь чужой прихоти предоставлено здесь судить о добре и зле.
— Он не отвечает, — проронила главная кухарка.
— Это самое разумное, что он может сделать, — заметил старший распорядитель.
— Небось сейчас чего-нибудь еще придумает, — изрек главный швейцар, любовно поглаживая бороду своей еще недавно столь свирепой рукой.
— Прекрати! — прикрикнула главная кухарка на Терезу, которая, прижавшись к ней, снова начала всхлипывать. — Ты же видишь, он не отвечает, чем же мне тогда ему помочь? Выходит, я же еще перед господином распорядителем и виновата? Ну скажи, Тереза, или ты считаешь, что я не все для него сделала?
Откуда Терезе это знать, и много ли проку от того, что, во всеуслышанье задавая несчастной девушке свой вопрос, главная кухарка как бы оправдывалась и извинялась перед этими двумя господами?
— Госпожа главная кухарка, — сказал Карл, еще раз собравшись с духом, но лишь для того, чтобы избавить Терезу от ответа, и ни с какой другой целью. — Не думаю, чтобы я вас как-то подвел или опозорил, и после тщательного расследования любой другой рассудил бы точно так же.
— Любой другой! — подхватил главный швейцар, указывая на распорядителя пальцем. — Это он в вас метит, господин Избари.
— Что же, госпожа главная кухарка, — произнес тот. — Уже полседьмого, пора, давно пора. Полагаю, вы уж позволите мне сказать заключительное слово в этом более чем терпеливо рассмотренном деле.
Тут в кабинет вошел маленький Джакомо, хотел было приблизиться к Карлу, но, вспугнутый необычной тишиной, не решился и остался стоять у двери.
Главная кухарка, однако, едва Карл произнес свои последние слова, не сводила с него глаз, и казалось, даже не слышит того, что говорит распорядитель. Эти глаза смотрели на Карла в упор — огромные, голубые, но уже слегка затуманенные возрастом и усталостью. Сейчас, когда она так стояла, слегка покачивая перед собой кресло, еще была надежда, что она вот-вот скажет: «Что ж, Карл, дело, как я погляжу, еще не разъяснилось до конца и требует, как ты верно заметил, самого тщательного расследования. И мы его сейчас проведем, не важно, согласны с этим остальные или нет, ибо справедливость прежде всего».
Вместо этого, однако, главная кухарка сказала после непродолжительного раздумья, которое никто не осмеливался нарушить, — лишь часы в кабинете в подтверждение слов старшего распорядителя пробили полседьмого, а вместе с ними, секунда в секунду, это каждый знал, пробили все часы в огромном отеле, и их тяжелый двойной удар пронзил слух и душу, словно всколыхнув воздух судорогой великого нетерпения и гнева.
— Нет, Карл, нет и нет! Не стоит напрасно себя обманывать. Правое дело — оно и выглядит по-особому, а в твоем случае, должна признать, это совсем не так. Я могу и должна это сказать, ибо сама сюда пришла ради тебя и веря в тебя. Видишь, вот и Тереза молчит.
(Но она же не молчала, она плакала.)
Главная кухарка на секунду запнулась, словно приняв вдруг какое-то трудное решение, потом сказала:
— Карл, подойди-ка сюда.
И, когда он приблизился — старший распорядитель и главный швейцар у него за спиной тотчас же завели между собой оживленную беседу, — обхватила левой рукой его за плечи, прошла с ним и с безвольно плетущейся следом Терезой в глубину комнаты и там, прохаживаясь вместе с обоими взад-вперед, начала говорить: