Пропавший без вести
Шрифт:
– Вы готовы? – спросил Грин.
– Да, – ответил Карл. – Чемодан и зонтик вы принесли?
– Принес, – сказал Грин и поставил у ног Карла старый дорожный чемодан, который до этого каким-то образом прятал в левой руке за спиной.
– А зонтик? – настойчиво повторил Карл.
– Все здесь, – успокоил его Грин, выхватывая из темноты зонтик, который, оказывается, висел у него за ручку из кармана брюк. – Эти вещи принес некто Шубаль, главный механик корабельной компании «Гамбург – Америка». Он утверждал, что нашел их на корабле. Так что сможете поблагодарить его при случае.
– Ну вот, хотя бы старые вещи опять при мне, – сказал Карл и положил зонтик на чемодан.
– Только впредь следите за ними
– С таким чемоданом у нас на родине отправляют в армию призывников, – объяснил Карл. – Это старый солдатский чемодан моего отца. Вообще-то он очень удобный. – И с улыбкой добавил: – Если, конечно, не оставлять его где попало.
– Что ж, полагаю, жизнь достаточно вас проучила, – изрек господин Грин, – а второго дядю вы в Америке вряд ли найдете. Вот вам билет третьего класса до Сан-Франциско. Я выбрал для вас это направление, во-первых, потому что там возможности заработка куда предпочтительней, а во-вторых, потому что здесь во всяком деле, к какому вы ни вздумаете пристроиться, у вашего дяди свой интерес имеется, встречаться же вам с ним никак нельзя. А во Фриско вы без помех сможете работать, начните спокойненько с самого низу и постепенно, постепенно выбивайтесь наверх.
Карл не улавливал в его словах ни крупицы злости, роковая весть, что распирала Грина целый вечер, теперь наконец передана, и он разом предстал вполне безобидным человеком, с которым, пожалуй, говорить даже легче и проще, чем с кем-либо еще. На его месте и самый задушевный добряк, нежданно-негаданно избранный посланцем столь секретного и тягостного сообщения, поневоле бы, покуда держит при себе такое, выглядел весьма подозрительным субъектом.
– Я намерен, – сказал Карл, ища поддержки в суждении более опытного человека, – немедленно покинуть этот дом, поскольку принят здесь лишь как племянник моего дяди, теперь же я посторонний и, следовательно, мне тут больше делать нечего. Не будете ли вы так любезны показать, где тут выход и где дорога, чтобы добраться до ближайшей гостиницы.
– Но только быстро, – буркнул Грин. – С вами хлопот не оберешься.
Однако при виде гигантского шага, который сделал Грин, срываясь с места, Карл тотчас остановился – что за подозрительная спешка – и, ухватив Грина за фалду пиджака, пронзенный внезапной истинностью своей догадки, сказал:
– Одно только еще вы мне должны объяснить. На конверте, что вы мне вручили, ведь ясно написано, что передать мне его следует в полночь, где бы я ни находился. Почему же в таком случае вы, ссылаясь на это самое письмо, меня удержали, когда я собрался отсюда уходить в четверть двенадцатого? Ведь вы тем самым превысили свои полномочия.
Грин предварил свой ответ красноречивым жестом, с преувеличенной наглядностью показывающим всю вздорность, да и бесполезность подобных препирательств.
– Может, на конверте еще написано, что мне надо, высунув язык, гоняться за вами повсюду? – спросил он язвительно. – Или, может, содержание письма позволяет толковать надпись именно в таком духе? Не удержи я вас, значит, пришлось бы вручать вам письмо ровно в полночь где-нибудь в чистом поле.
– Нет, – возразил Карл, не давая сбить себя с толку, – это не совсем так. По сути-то, на конверте написано «передать после полуночи». Раз уж вы так устали, могли вовсе за мной не ходить, или, что правда, даже господин Полландер отрицает, я бы к полуночи успел доехать до дяди, а может, ваш долг состоял как раз в том, чтобы усадить меня в свой автомобиль, о котором вы почему-то даже не заикнулись, и отвезти обратно к дяде, ведь я рвался к нему вернуться. Разве надпись не ясно указывает, что полночь – последний для меня срок? И вы, вы один виновны в том, что я этот срок упустил.
Впившись в Грина глазами, Карл, кажется, заметил, как на лице его стыд внезапного разоблачения борется с удовлетворенным злорадством. Наконец Грин собрался и резким тоном, будто решив на полуслове оборвать Карла, хотя тот и так давно молчал, бросил:
– Ни слова больше! – и, подтолкнув Карла, едва успевшего подхватить чемодан и зонтик, к какой-то узкой дверце, которую он вдруг распахнул, выставил его вон.
Карл с изумлением огляделся. Узкая, пристроенная к дому лесенка без перил круто сбегала вниз. Надо только спуститься по ней, свернуть направо к аллее, а там уж и до проселка рукой подать. При такой ясной луне просто невозможно заблудиться. Правда, снизу доносился разноголосый лай псов, которые беспривязно бегали по саду в черной тени деревьев. В тишине хорошо были слышны их азартные прыжки и тяжелое, всеми четырьмя лапами, плюханье в траву.
Однако псы его не тронули, и Карл благополучно выбрался из сада. Он затруднялся определить, в какой стороне Нью-Йорк, когда ехали сюда, он не слишком-то присматривался к дороге, а зря, пригодилось бы. В конце концов он сказал себе, что ему совсем не обязательно в Нью-Йорк, где его никто особенно не ждет, а кое-кто не ждет и подавно. А коли так – он выбрал направление наугад и тронулся в путь.
Глава четвертая
Пешком в Рамзес
В небольшой гостинице, куда Карл вскоре добрался, – по сути, это был последний на подъезде к Нью-Йорку придорожный трактир, где на ночлег мало кто останавливался, – Карл потребовал койку, самую дешевую, какая есть, ибо твердо решил, что сразу же начнет экономить. В соответствии с запросом хозяин взмахом руки, словно коридорного, отправил Карла вверх по лестнице, где его встретила заспанная, растрепанная старуха, злющая оттого, что ее подняли среди ночи, и, почти не слушая Карла, зато шикая, чтобы не топал, отвела в комнату, дверь которой, не преминув напоследок еще раз прошипеть «тсс!», тут же за ним затворила.
Сперва Карл вообще не мог понять, то ли в комнате наглухо задернуты шторы, то ли в ней вовсе нет окон, – такая была вокруг темнотища; наконец он заприметил оконце, скорее даже просто люк, занавешенный какой-то тряпкой, которую он отодвинул, чтобы хоть что-то разглядеть. В комнате обнаружились две койки, но обе уже были заняты. Карл узрел на них двух молодых людей, погруженных в мертвецкий сон, и вид этих постояльцев особого доверия ему не внушил – хотя бы по той причине, что спали оба почему-то в одежде, а один так и вовсе в сапогах.
В тот миг, когда Карл отдернул занавеску, один из спящих беспокойно потянулся, приподняв одновременно все четыре свои конечности, и проделал это столь уморительно, что Карл, как ни одолевало его беспокойство, поневоле усмехнулся.
Вскоре он убедился, что, невзирая на отсутствие в комнате софы, кушетки и каких-либо иных спальных мест, спать ему тут все равно нельзя: не может он рисковать своим только что возвращенным чемоданом и деньгами, которые у него в пиджаке. Уходить, однако, тоже неловко – не красться же, в самом деле, мимо старухи горничной и хозяина обратно на улицу? Да и навряд ли здесь, в гостинице, он подвергается большей опасности, чем среди ночи на проселочной дороге. Настораживало, впрочем, что нигде в комнате, насколько можно было ее в этом полумраке разглядеть, не видно никакого багажа. Но ведь вполне возможно и даже весьма вероятно, что эти молодые люди просто гостиничные слуги, им скоро вставать, ублажать постояльцев, вот они и спят одетыми. Тогда, конечно, для Карла не слишком-то лестно спать в одной с ними комнате, но тем безопасней. Однако сейчас, покуда все сомнения полностью не развеялись, спать нельзя ни в коем случае.