Прорицатель
Шрифт:
Перед визитом сюда Калхас затащил Гиртеаду в таверну, где они пили вино прошлогоднего урожая и ели хрустящие ломтики сушеных яблок. Пастух развеселился, говорил всякие глупости, влюбленно глядя на Гиртеаду. Но когда он увидел забор вокруг сада Софии, хорошее настроение пропало само собой.
— Стучи, — скривившись предложил он Гиртеаде.
Та несколько раз хлопнула ладошкой по воротам.
— Да не так!
Калхас трижды громыхнул кулаком, а потом добавил еще носком персидского сапога. Его действия вызвали торопливые шаги на той стороне забора.
Створки скрипнули, прошипели по песку, и перед ними возник Сопатр, раскрывший от удивления рот.
Калхас, протянув руку, дотронулся до его носа.
— О! Вижу, что память о нашей встрече ты сохранил!
Слуга оскалил зубы. На его лице ясно читались ненависть и желание побыстрее захлопнуть ворота. Но было еще что-то, пересилившее ненависть. К удивлению Калхаса, он отошел от створок.
— Неожиданно. Хозяйка очень удивится. Хорошо, что вы приехали.
— Хорошо? — поднял брови Калхас. — Что же, если приглашают, войдем, Гиртеада.
Сад был разрежен; пастух увидел, что стало меньше и яблонь, и винограда. Он выглядел неприятно пусто, как рот, в котором мало зубов.
София выбежала к ним из трапезной, утирая с губ гранатовый соус. Следом за ней появились девушки. Там было много новеньких. В то же время Калхас не увидел многих знакомых лиц.
— А где Мегисто? — спросил он вместо приветствия.
София гордо подняла голову:
— Она вышла замуж! Ее взял с собой полководец самого Антигона!
Калхас и Гиртеада переглянулись.
— Мы и не думали, что она была в лагере Фригийца. — Пастух покачал головой. — Вот как бывает…
— Бывает! — София подошла к его жене. — Здравствуй. У тебя усталый вид. Тебе было тяжело?
Гиртеада, чуть склонив к плечу голову, посмотрела на нее.
— Было и тяжело. Мы только сегодня вернулись в Тарс.
— Это очень, очень хорошо, — сложила руки перед грудью воспитательница. — Пойдемте ужинать. Я прикажу, и слуги принесут еще еды.
— Мы сыты. Благодарю, — торопливо сказал Калхас и вопросительно обернулся к жене: — Или мы остаемся?
София не дала Гиртеаде ответить.
— Вы должны остаться. Особенно она. Произошло событие, после которого ей лучше остаться.
— Какое событие? — встревожился Калхас.
— Ее родители разбогатели и хотят, чтобы дочь вернулась в их дом.
Пальцы Калхаса сами собой сжались в кулаки.
— Она моя жена. Перед богами и людьми.
— Кто был ее посаженным отцом? — усмехнулась София. — Не Эвмен ли?
Пастух взглянул на жену.
— Ты молчишь?
Озноб пробежал по его спине. А если ей захочется остаться? Если и действительно ей лучше остаться? Как ни тяжело ему было последние месяцы, он не мог оказаться в одиночестве. Это равносильно смерти. Неужели ему суждено потерять даже ее? Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, он опять обратился к жене:
— Что же ты молчишь? Скажи этой…
— Не мучай ее, — зло проговорила София. — Твой Эвмен мертв. Не знаю, почему остался в живых ты. Боги, наверное, хотели, чтобы Гиртеада вернулась. Раз уж так сложилось, я не стану сообщать о твоем появлении людям нашего владыки. Даже больше того, ты можешь получить деньги!
— Деньги? У нас есть деньги.
— Ее родители дали мне на поиски столько золота, что на него ты можешь напиваться ежедневно вплоть до самой смерти.
Калхас покрутил головой и с трудом рассмеялся.
— Много лет назад они продали ее. Теперь снова покупают. Она что — дом, или лошадь?
— П-фу! Будто такого не бывает…
— Меня не касается, бывало такое, или нет. Я — ее муж. И не собираюсь ее продавать.
Калхас даже не смотрел на жену. Он решил. Сейчас он будет драться из-за нее. А потом… потом будет видно.
— Благодарим за гостеприимство. Мы уходим.
— Ну нет! Не уйдете! — София принялась хлопать в ладоши. — Мои слуги не пустят вас.
— Я их убью, — Калхас положил руку на рукоять меча.
— Всех не убьешь, — криво усмехаясь, София попятилась.
Пастух оглянулся. Из-за сада в дом входили те самые рабы-убийцы, с которыми ему уже приходилось иметь дело. Только теперь их было пятеро. И каждый держал окованную железом дубинку. Нет, всех он не убьет. Ему переломают руки, могут покалечить Гиртеаду.
Калхас отчаянно пытался вспомнить расположение комнат в доме. Однако рабы были уже слишком близко. Тогда он, проклиная свою память, схватил Гиртеаду за руку и, решительно вращая над головой мечом, бросился в трапезную.
Пунцовая хозяйка, взвизгнув, отскочила в сторону. Протолкнув перед собой Гиртеаду, Калхас захлопнул дверь и, вознеся хвалу боязливости Софии, задвинул засов. Дверь затряслась под ударами рабов, однако было видно, что какое-то время она продержится.
А вот и окно! Широкое, выходит на запад. Ставни распахнуты: ничто не преграждает им путь.
Калхас рывком повернул Гиртеаду к себе.
— Решай! Пока они не догадались, пока не обежали дом, чтобы помешать нам выбраться через окно. Решай, идешь со мной, или… — пастух сглотнул, — или остаешься. Я еще могу откинуть засов.
Гиртеада широко открыла глаза и покачала головой.
— Ты идешь со мной?
— Да.
Внутренне ликуя, Калхас подсадил жену. Затем взял один из низеньких табуретов, стоявших в комнате, и последовал за ней.
Они выбрались вовремя. Едва прорицатель спрыгнул на землю, из-за угла появился первый слуга. Калхас принял удар его дубинки на табурет, а сам припал к земле, почти распластался на ней и полоснул мечом по коленам нападавшего.
Оставив раба испуганно выть, Калхас догнал Гиртеаду. У ворот копошился Сопатр. Он не успевал закрыть створки, но, приседая от страха, честно старался сделать это. Лишь увидя над собой занесенный клинок, садовник встал на четвереньки и попытался удрать. Расхохотавшись, Калхас от сердца протянул мечом плашмя по его спине.