Пророчество орла

Скэрроу Саймон

— Что?

— Тебе так и так умирать. Или я убью тебя на месте, или ты будешь предан мучительной и унизительной казни. И в том и в другом случае твой позор падет на нее. Но если ты прыгнешь вниз, я сделаю все возможное, чтобы замять историю с твоим предательством. — Макрон выдавил улыбку. — Ради моей матушки, как ты сам говорил.

— Ты ведь это не серьезно?

— Еще как серьезно. Слушай, времени у меня мало. Сюда в любой миг могут подняться другие, посмотреть, что тут да как, и если ты останешься на крыше, я просто передам тебя в их руки. Сам понимаешь, что это значит.

Миниций закусил

губу и умоляюще сложил руки.

— Макрон, прошу тебя…

— Лучшего выхода для тебя нет. Прыгай!

— Не могу. Я боюсь!

— Круто.

С лестницы, отдаваясь эхом, донесся голос. Оклик повторился — Катон звал Макрона.

— Давай сюда! — крикнул ему Макрон, не сводя взгляда с Миниция.

Послышался топот сапог. Макрон со значением кивнул в сторону края площадки и поднял брови. Лицо Миниция исказилось ужасом, и он покачал головой.

— Это твой выбор? — Макрон пожал плечами, отступил на несколько шагов и повернулся к лестнице. Катон с мечом наготове появился из двери ему навстречу. Макрон поднял руку.

— Полегче. Там, внизу, все улажено?

Катон, тяжело дыша, кивнул.

— Свитки добыл?

— Ага… Где Миниций?

Макрон обернулся. Предатель исчез. На крыше осталась лишь смятая кожаная сумка. Макрон помолчал, глядя на ограду площадки, а потом ответил:

— Миниций? Только что был здесь. — Он покачал головой. — Не иначе как старый ублюдок отрастил крылья…

Глава сорок четвертая

Спустя шесть дней флот вернулся в Равенну. Когда паруса появились на виду, и весть об этом распространилась по городу, ликующий народ высыпал на улицы. Толпа устремилась в гавань и на молы, откуда люди радостно махали руками, приветствуя приближающихся моряков. Родственники матросов и корабельных пехотинцев собрались у ворот морской базы, стремясь поскорее увидеться со своими близкими. При приближении к гавани корабли свернули паруса, перейдя на весла, прошли мимо плотной массы стоявших на рейде торговых судов и вошли в военную бухту.

Раненых везли на триремах, шедших в голове колонны. Эти крупные военные корабли первыми подошли к пристани и бросили швартовые троса на берег, где их уже с нетерпением поджидали у каждого причала. Как только корабли сбросили сходни, раненых начали сносить на берег. Длинная колонна людей с носилками, на которых лежали пострадавшие, потянулась к лекарскому корпусу. Раненых оставляли там, а освободившиеся окровавленные носилки возвращали на корабли, чтобы положить на них следующую партию. Пострадавших было столько, что ходячим пришлось добираться до лекарского корпуса самостоятельно, иначе разгрузка тянулась бы невесть сколько времени.

Когда стали очевидны масштабы потерь, праздничное настроение фактически сошло на нет, и Равенна погрузилась в печаль и скорбь. Там, где только что звучали радостные крики, теперь слышались горестные причитания друзей и родичей раненых и павших.

Когда триремы освободили от раненых, те отошли от пристани, чтобы встать на якорь в военной гавани, настала очередь остальных кораблей, с которых на берег сходили измотанные нелегким походом моряки и корабельные пехотинцы. Они брели к казармам, предвкушая плотный горячий обед, а потом возможность как следует отдохнуть и расслабиться

в бане. Семейные бойцы спешили сообщить близким, что целы и невредимы, однако знали, что, пока оружие и снаряжение не будет приведено в полный порядок, командиры не разрешат им покинуть базу.

Последними на берег сходили пленники: длинные вереницы мужчин, женщин и детей, скованных вместе цепями. Их выводили из темных, вонючих корабельных трюмов, сгоняли вниз по сходням и вели по направлению к превращенным во временную тюрьму складам, где им предстояло ждать, когда агенты работорговцев явятся для осмотра и отбора живого товара перед предстоящими через несколько дней торгами. Доходы от продажи пленников, вкупе с добром, присвоенным при разграблении пиратской цитадели, могли принести некоторым — в первую очередь, конечно, командирам — чуть ли не целое состояние. На некую толику выручки так или иначе мог рассчитывать каждый участник похода, и это могло пополнить накопления, которые делались к отставке, хотя многие очень быстро спускали добытые средства на азартные игры, выпивку и шлюх, едва получали разрешение покинуть базу.

Макрон с Катоном дождались выгрузки последних пленников. В конце длинной вереницы грязных, скованных общей цепью людей шел и Аякс, пытавшийся при всем том, что будущее его ждало неопределенное, но явно нелегкое, сохранять гордый и презрительный вид. Когда его отец, как и все взятые в плен живыми триерархи пиратских кораблей, был распят — их запястья и лодыжки прибили гвоздями к деревянным крестам, которые установили на мысу напротив цитадели, — Аякс не выказал никаких чувств. Саму пиратскую крепость римляне сначала разграбили, а потом разрушили и подожгли.

Когда римский флот покидал залив, Катон задержался ненадолго у кормового ограждения, слыша слабые стоны распятых на крестах людей и рев пламени, пожиравшего остатки твердыни, но, ощутив неприятную тяжесть в желудке, отвернулся и больше назад не оборачивался.

Сходя на берег, Аякс встретил его взгляд и замешкался, так что у Катона даже возникло желание попытаться как-то его утешить, но тут сопровождавший колонну пленников боец грубо толкнул его в плечо, и молодой пират поплелся за остальными.

— Не стоит его жалеть, — мягко заметил Макрон. — Он пират. Он знал, на что идет.

— Да не жалею я никого!

Макрон улыбнулся: он слишком хорошо знал своего друга, чтобы поверить этому утверждению.

— Не жалеешь, и ладно. Помни только: обернись все иначе, сомневаюсь, чтобы он выказал милосердие по отношению к кому-то из нас.

— Знаю.

— Кроме того, думаю, у него все сложится не так уж плохо. Малый он крепкий и, главное, сильный духом, так что станет, скорее всего, телохранителем или, может быть, гладиатором. Можешь за него не беспокоиться.

— Я и не беспокоюсь, — заявил Катон и повернулся к Макрону. — О ком я беспокоюсь, так это о тебе. Ты правда хочешь всем этим заняться? Даже зная, что это разобьет ее сердце?

Макрон кивнул.

— Веспасиан дал мне разрешение задержаться здесь на несколько дней. Устрою ее как следует, а уж тогда последую за тобой в Рим. А ты когда отбываешь?

— Сразу, как только префект передаст командование. Он, кстати, приказал Дециму разыскать и схватить Руфа Поллона и нашего приятеля Анобарба.