Пророчество орла

Скэрроу Саймон

Префект помедлил, и в это время со стороны крепости послышался глухой удар: очередной выстрел метательной машины.

— Обстрел продлится всю ночь, — промолвил Веспасиан. — Я надеюсь, к рассвету в стенах появятся проломы. Обрушившись, они частично завалят ров, но нам, конечно, все Равно придется использовать фашины и приставные лестницы. Не стану притворяться, будто штурм будет легким и безболезненным, но дело должно быть сделано. Лучший способ сберечь жизни — это действовать быстро и напористо. — Он улыбнулся. — Чтобы никто не насмешничал, слыша, как я говорю «нам», объявляю, что лично приму участие

в первом же приступе: поведу отряд, задачей которого будет попытаться захватить Телемаха в плен. Так что буду ждать этого момента с тем же нетерпением, что и вы.

По рядам прокатился смех, и Веспасиан воспользовался некоторой переменой настроения, чтобы закончить инструктаж.

— Ну что ж, — промолвил он, поднимаясь. — Письменные приказы все получат позже.

Префект был готов распустить собравшихся, но тут полог в задней части шатра вдруг сдвинулся. Веспасиан обернулся к двум появившимся из темноты людям, и удивление на его лице спустя мгновение сменилось теплой улыбкой.

— Прошу прощения, командир, — проговорил центурион Катон. — Я что-нибудь пропустил?

Глава сороковая

Всю ночь метательные машины вели обстрел цитадели. В свете факелов их расчеты трудились без устали, налегая на рычаги, вновь и вновь ставя механизмы на боевой взвод и укладывая на место тяжеленные камни, после чего машины со стуком посылали их в темноту, в сторону вражеских укреплений. В отличие от римских позиций стены освещены не были, ибо пираты отнюдь не стремились облегчать осаждающим прицеливание. О результатах своих действий римляне могли догадываться лишь по доносившимся после каждого выстрела отдаленным звукам: тяжелым ударам да порой шуму осыпающейся кладки. Примерно в сотне шагов перед машинами, на тот случай, если пираты попытаются устроить вылазку и разрушить баллисты, был выставлен заслон из бойцов корабельной пехоты. А неподалеку за позицией метательных устройств располагался укрепленный римский лагерь. Огни множества костров разгоняли мрак, а вокруг них, в том славном расположении духа, какое обычно присуще воинам, благополучно пережившим битву, отдыхали матросы и корабельные пехотинцы. Дальше, у побережья, в темноте вырисовывались корпуса боевых кораблей. Легкие суда патрулировали море на случай, если кто-то из пиратов попытается под покровом ночи уйти из цитадели водой.

Три фигуры, приблизившиеся к стоявшим у берега кораблям, направлялись к той триреме, на которой содержали Аякса. У трапа на часах стояли двое бойцов, и когда прибывшие появились из тьмы, один из них заступил им путь, потребовав назваться.

Центурион Миниций, находившийся внизу, в трюме, услышал это, но ничуть не обеспокоился. Он лежал на импровизированной койке из парусины, уложенной поверх мотков веревки, что было, конечно, лучше, чем на голых досках, но не больно-то располагало ко сну. И вполне соответствовало обстоятельствам, потому как спать ему было никак нельзя: центурион сторожил пленника, сидевшего на прикрепленной к одному из толстых деревянных ребер триремы стальной цепи в нескольких локтях от него. Тот тоже не спал: сидел в угрюмом молчании, прижимая к себе руку с отрезанным во время допроса мизинцем. Миниций присматривал за ним, чтобы исключить возможность не только побега, но и попытки самоубийства.

Топот

подбитых гвоздями сапог по палубе эхом отдался в трюме: кто-то наверху решительно направлялся к главному люку. На фоне ночного неба обрисовались тени, потом на ступеньках трапа показались сапоги, и в трюм в сопровождении двоих охранников спустился Вителлий. Миниций вскочил со своего импровизированного ложа и встал навытяжку. Глаза привалившегося к изгибу корпуса Аякса вспыхнули нескрываемой враждебностью.

Вителлий помахал кистью здоровой руки.

— Вольно, центурион. Я пришел за пленником.

— За пленником, командир? — удивился Миниций. — Но его приказано держать здесь до рассвета. Это приказ самого Веспасиана.

— Ну а сейчас префект приказал доставить его к нему. Для допроса.

— Посреди ночи, командир? — глаза Миниция сузились. — Как-то это странно.

Он отступил ближе к Аяксу и взялся за рукоять меча.

Вителлий вперил в него взгляд и настоятельно, с расстановкой, промолвил:

— Ты передашь пленника мне. Это приказ, центурион.

— Нет, командир. Он останется здесь в соответствии с распоряжением префекта.

Мгновение они смотрели друг на друга в упор, но потом Миниций увидел, что по обе стороны трибуна встали его телохранители, и выхватил из ножен меч.

Вителлий усмехнулся.

— В этом нет надобности, центурион. Да, мне нужен этот пленник. Я могу забрать его силой, но при этом ты можешь ранить меня или кого-то из моих людей, что для меня крайне нежелательно. Это до определенной степени связывает мне руки, поэтому я хочу сделать тебе предложение.

— Предложение? Какое предложение?

— Я могу сделать тебя богатым, очень богатым. Знаю, деньги тебе не помешают. Я смотрел твой послужной список: в следующем году тебе в отставку.

— Да. Ну и что?

— Ты римский гражданин, так что получишь обычное пособие. Надо думать, у тебя кое-что скоплено на спокойную старость. Конечно, голодать тебе не придется, но и роскоши ты себе позволить не сможешь. Я могу представить себе, как такой человек, как ты, заводит свое дело — скажем, гостиницу. Сам подумай, Миниций, разве после двадцати пяти лет службы ты не достоин лучшей участи?

Центурион смотрел на трибуна, Вителлий, едва ли не слыша его мысли, усилием воли заставил себя не улыбаться. Этот малый так же прост, как и все они: сделает что угодно за правильный посул. Кому-то нужно посулить любовь или просто наслаждение, кому-то — почести, а Миниций, человек немолодой и трезвый, более всего падок на деньги.

Центурион внимательно присмотрелся к префекту.

— И что я должен буду сделать, чтобы заслужить это богатство?

— Поведешь пленника с нами.

— А куда мы направимся, командир?

— На маленькую лодочную прогулку. Аякс покажет нам, как попасть в цитадель.

— В цитадель? — фыркнул Миниций. — Я так и думал. Назад!

Вителлий попытался поднять руки, чтобы успокоить центуриона, но повязка помешала ему, и он поморщился.

— Да не горячись ты!

Он отступил на шаг, протянул свободную руку, развязал узел, удерживавший окровавленную повязку, снял ее и спрятал за пазуху. Спустя момент туда же отправилась и повязка с его головы. Миниций лишь покачал головой: оказалось, у трибуна нет ни царапины.